Часовые времени. Незримый бой
Шрифт:
Белугину оставалось лишь бессильно скрипеть зубами: ведь знал же, не один год вращался среди этой отмороженной на всю голову публики. Недоверчивые к посторонним, они проявляли странное легкомыслие и открытость в общении друг с другом. Террорист, взращенный, к примеру, анархистами, легко шел на контакт с эсерами и запросто участвовал в их акциях без всякого осуждения товарищей по партии. Что уж говорить о такой «мелочи», как обмен информацией!
Поражала разве что скорость, с которой Джеймс просек, что его дурят, и то, как быстро он нашел разговорчивого человечка, осведомленного о планах Ольги и ее руководителей. Жаль,
— Раззявы! — сказал, как припечатал, по этому поводу Борис Львович. А Белугин почему-то поежился — под внешним спокойствием резидента угадывалось нечто большее. Так, в невинной волне с забавным белым гребешком, что лениво бежит к берегу, порой таится мощный удар. И горе неосторожному купальщику, попавшему под него, легко можно потерять голову. В прямом смысле слова. Довелось однажды видеть, кажется, на Лазурном Берегу, как совсем еще нестарого и довольно крепкого мужчину крутануло словно щепку, приложило о прибрежные камни, и спасти его, к сожалению, не удалось.
Сотрудники оправдывали свои действия жутким цейтнотом и непосредственной угрозой для жизни коллеги. В тот момент, когда они оказались на месте событий, Джеймс и его подручные находились возле саней, где валялся без памяти Евгений. И, судя, по всему, церемониться с ним никто не собирался: на записи, которую вел один из оперативников, был отчетливо слышен приказ добить «товарища Эжена».
— А Залогин и Седов? — поинтересовался Белугин.
— Рядом больше никого не было, — ответил после чуть заметной паузы Борис Львович. — Мои ребята обыскали там все вокруг, буквально землю носом рыли, но безрезультатно.
— И бумаг во внутреннем кармане моего пиджака… — грустно улыбнулся Евгений, зная уже, что услышит сейчас.
— …не было! — закончил его мысль Борис Львович.
Вот тогда Белугин и вспомнил о «творческом» наследии великого государя прошлого.
— Партийные явки, адреса близких, родни — попробуйте вспомнить хоть что-нибудь, Белугин! — Резидент сверлил Евгения тяжелым взглядом. — Дайте нам хоть малюсенькую зацепку, а уж дальше мы постараемся размотать этот чертов клубок!
Легко сказать, дайте зацепку. Где ж ее взять? Залогин появился в день операции, раньше Белугин с ним не встречался. Что про него известно? Если судить по внешнему облику, манере поведения и речи, то парень из крестьян. Правда, информация эта по своей ценности стремится к нулю — большая часть многомиллионного населения России относится к этому же сословию. Нельзя даже сказать уверенно, из бедняков он или из зажиточных, слишком мало они общались. Партийная принадлежность? Мимо кассы, не представлялся он. С равным успехом может оказаться вообще из блатных, как и почивший в бозе Мотя.
«Студент»-Седов. Здесь теплее. Во-первых, он из партийных боевиков. Причем, несмотря на юный возраст, со стажем. Во-вторых, парень из образованных — скорее всего из отчисленных за революционные игры молодых людей, что так активно пытались бороться с проклятым самодержавием, вместо того чтобы грызть гранит науки. В-третьих, его странные татуировки. Да, это направление поисков выглядит гораздо предпочтительнее. Правда, если вдруг «студент» решил спрятаться у друзей Залогина, а не в привычной среде обитания, то все эти рассуждения дружно идут
— Кстати, Борис Львович, а почему они меня бросили? — Не то чтобы этот вопрос так уж интересовал Евгения, просто не хотелось упустить что-нибудь, какую-то мелочь, что могла оказаться весьма интересной и полезной.
— Так они вас за труп приняли, — любезно ответил резидент, не моргнув глазом. — Вы, уж простите, сильно зарезанного кабанчика напоминали: бездыханная туша в море крови.
— Погодите, но Джеймс-то обратил внимание, что я еще жив?
— Ну так у него времени побольше было. А эти молокососы перенервничали, правильно оценить ситуацию не смогли, вот и задали стрекача.
— Стойте! — бесцеремонно перебил резидента Белугин. — А почему нам просто не отправить запрос в головной офис Службы? Пусть проверят временной отрезок на предмет установления местонахождения этих субчиков, и дело в шляпе.
Борис Львович помолчал немного, пригладил волосы, а потом совершенно невозмутимо ответил:
— Запрашивали, как же. Только, вот беда, не светятся они нигде. По крайней мере, в ближайшие несколько месяцев. Так что, придется самим.
Евгений подавил тяжелый вздох. Опять мимо. Разве что ввести резидента в курс дела и слегка приоткрыть тайну проблем с аппаратурой?
— Борис Львович, стесняюсь спросить, а какой у вас уровень допуска?
Глава 18
Алексей. 1942
— Вижу, сильно заинтересовал вас этот экземпляр огнестрельного оружия? — в голосе Махрова сквозила ирония. — Поверьте, ничего интересного. Обычная штамповка военной поры, довольно грубо сделанная. И как они тут с ним только воевали?
«Пой, цветик, — угрюмо подумал Белугин. — Пока ты болтаешь, у меня есть время подумать. А оружие… что оружие, действительно, вполне заурядный пистолет-пулемет Шпагина образца тысяча девятьсот сорок первого года. Но машинка убойная. Что там у нее со скорострельностью, вроде бы, тысяча выстрелов в минуту? С лихвой хватит, чтобы нашпиговать меня свинцом, точно рождественского гуся яблоками! На таком расстоянии даже целиться не нужно, и так каждый патрон в цель попадет. А в диске их семьдесят один. Это если он полностью снаряжен.
Так, а что, если сыграет иная карта? Как там рассказывал наш препод на курсе аварийно-спасательного дела: в СССР в военное время на площадке хвостового вагона должен был дежурить проводник. В его обязанности входило следить за сигнальными фонарями, на поворотах оценивать состояние эшелона. Если приключалась какая-то бяка, то он флажками или фонарем семафорил машинисту на локомотив. Плюс у него там имелся привод ручного механического тормоза на случай форс-мажора. Интересно, если он нас заметит в таком странном виде, среагирует или нет?»
— Не хотелось бы отвлекать вас, но у меня мало времени, — в голосе старика прорезались нетерпеливые нотки. — Молодой человек, передайте мне, пожалуйста, портфель. Только очень нежно, а то я огорчусь. И, уж поверьте, для вас в этом не будет ничего приятного!
— Можно подумать, если я отдам документы, то уйду целым и невредимым, — фыркнул Алексей, прижимая заветный портфель к груди. Не слишком надежная защита, но все же — вдруг Махров побоится испортить пулями бумаги. Или что там внутри?