Частное расследование

Келлерман Джонатан

Его глаза прояснились, а лицо покраснело. Со свесившимися на лоб волосами и толстыми губами, он смахивал на рассерженную гориллу.

Я зааплодировал.

Он немного привстал, уставился на меня и вдруг засмеялся.

— Да, нет ничего лучше дозы адреналина, чтобы день показался прекрасным. Так ты действительно не хочешь сыграть в гольф?

— Извини. Мне правда надо закончить работу над докладом, а в полдень у меня пациент. И, честно говоря, гонять мячи по зеленой лужайке не соответствует моим представлениям об отдыхе, Майло.

— Знаю, знаю, — подхватил он. — Не улучшает кислородный обмен. Держу пари, что уж твои-то триглицериды — просто конфетка.

Я пожал плечами.

Кофе был готов. Я налил две чашки и одну дал ему.

— Ну, — сказал я, — а что ты еще делаешь, как проводишь время?

Он сделал широкий жест рукой и заговорил с нарочитым ирландским провинциальным акцентом:

— О, просто великолепно, парень. Вышивка, папье-маше, выпиливание, вязание крючком. Маленькие шхунки и яхточки из палочек от мороженого, всякие безделушки — там целый чудесный мир ремесел,который только и ждет, чтобы ты начал его исследовать. — Он отпил кофе. — Дерьмово. Хуже, чем канцелярская работа. Сначала я думал заняться садоводством — побыть немного на солнышке, подвигаться — назад к земле, к своим корням, да славится Ирландия.

— Собирался выращивать картошку?

Он хмыкнул.

— Собирался выращивать все, что смогу и что сможет у меня расти. Да вот загвоздка: в прошлом году Рик приволок этого дизайнера ландшафтов и переделал весь участок под все эти юго-западные хреновины — кактусы, суккуленты, грунтовое покрытие низкой влагоемкости. Чтобы сократить потребление воды, жить экологически разумно. Так и не удалось мне стать фермером. Ну ладно, черт с ним, думал повозиться в доме — починить все, что требует починки. Раньше я был рукастый — когда получал азы строительства в колледже, научился всем специальностям. А когда жил один, то все абсолютно делал сам — чинил водопроводные трубы, электропроводку и что там еще было нужно. Домовладелец обожал меня. Но с этим планом тоже получилась загвоздка — чинить оказалось нечего. Я слишком мало бывал дома, чтобы врубиться, и, попилив меня с год или около того, Рик в конце концов позаботился обо всем сам. Нашел мастера на все руки — парень с Фиджи, его бывший пациент. Тот порезался мотопилой, чуть не остался без нескольких пальцев. Рик зашил его, спас ему пальцы и тем заслужил вечную благодарность. Парень работает у нас почти за так, приходит в любое время дня и ночи. Так что, пока он осторожен с пилой, мои услуги не требуются. Вот такие дела. Что же остается? Ходить за покупками? Готовить? Рик мотается между травмпунктом и Независимой клиникой, дома никогда не ест, так что я хватаю, что под руку попадет, и напихиваюсь. Иногда хожу в городской тир в Калвер-Сити и стреляю. Дважды переслушал свою коллекцию пластинок и прочитал больше плохих книг, чем хотелось бы думать.

— А добровольческой работой ты не пробовал заняться?

Он зажал уши ладонями и сморщился. Когда он отвел руки, я спросил:

— Что с тобой?

— Я это уже слышал. Каждый день, от этого альтруиста, доктора Сильвермана. Группа борьбы со спидом Независимой клиники, бездомные дети, миссия Скид-Роу и так далее. Найди какое-нибудь дело, Майло, и держись за него.Но вся штука в том, что я чувствую дьявольскую злость. Сжат, как пружина. И не дай Бог, если кто-то скажет мне худое слово — быстренько поцелуется с тротуаром. Это... ощущение, будто внутри у меня все горит, — иногда я просыпаюсь с ним, иногда оно просто накатывает внезапно, и не говори мне, что это посттравматический стрессовый синдром, потому что от названия легче не становится. Со мной уже такое было — после войны, и я знаю, что только время выцедит это из меня. А пока я не хочу общаться со слишком большим числом людей, особенно обремененных тяжкими несчастьями. У меня нет к ним сочувствия. Кончится тем, что я посоветую им подобрать сопли и привести жизнь в порядок, черт возьми!

— Время лечит, — сказал я, — но ход времени можно ускорить.

Он посмотрел на меня так, словно не верил своим ушам.

— Как? Ты даешь рекомендации?

— Бывают вещи и похуже.

Он ударил себя в грудь обеими руками.

— Ладно, вот он я. Давай, рекомендуй.

Я молчал.

— Правильно, — сказал он и посмотрел на стенные часы. — Ну, я пошел. Буду стучать по маленьким белым мячикам и думать, что это не мячики, а нечто другое.

Он стал выкатываться из кухни. Я вытянул перед ним руку, и он остановился.

— Как насчет ужина? — спросил я. — Сегодня. Я должен освободиться около семи.

Он сказал:

— Благотворительные обеды — прерогатива суповых кухонь.

— Обаяния в тебе хоть отбавляй, — сказал я и опустил руку.

— Неужели ты сегодня не идешь на свидание?

— Не иду.

— А Линда?

— Линда все еще в Техасе.

— Вот как! Разве она не должна была вернуться на-прошлой неделе?

— Должна была. Но ей пришлось остаться. Ее отец...

— Что, сердце?

Я кивнул.

— Ему стало хуже. Настолько, что она осталась там на неопределенный срок.

— Печально это слышать. Будешь с ней говорить, передай от меня привет. Скажи, я надеюсь, что он поправится. — Его гнев уступил место сочувствию. Я не был уверен, что это к лучшему.

— Ладно, передам, — сказал я. — Желаю тебе весело провести время на ранчо.

Он шагнул и остановился.

— Ладно. Тебе тоже приходится не сладко. Прости.

— У меня все хорошо, Майло. И это предложение никакая не благотворительность. Бог знает почему, но я подумал, что вместе поужинать было бы неплохо. Двое парней болтают разную чепуху, задираются по-дружески и все такое, ну, как в рекламе пива.

— Да, — сказал он. — Ужин. Ладно. Поесть-то я всегда готов. — Он похлопал себя по животу. — И если к сегодняшнему вечеру ты еще не закончишь свою писанину, приноси с собой черновик. Дядя Майло внесет мудрые редакторские коррективы.

— Отлично, — сказал я, — а пока суд да дело, почему бы тебе не подумать о каком-нибудь настоящем хобби?

7

После его ухода я сел писать. Без какой-либо видимой причины дело пошло как никогда гладко, и быстро наступил полдень, возвещаемый вторым за сегодня звонком в дверь.

На этот раз я заглянул в глазок. То, что смотрело на меня оттуда, было лицом незнакомки, но не совсем: остатки черт девчушки, которую я когда-то знал, сливались с лицом на фотографии из газетной вырезки двадцатилетней давности. Я вдруг понял, что в момент нападения ее мать была лишь немногим старше, чем сейчас Мелисса.

Я открыл дверь и сказал:

— Здравствуй, Мелисса.

Она от неожиданности вздрогнула, потом улыбнулась.

— Доктор Делавэр! Вы совсем не изменились.

Мы пожали друг другу руки.

— Входи.

Она вошла в дом и остановилась, сложив руки перед собой.

Трансформация девочки в женщину была почти завершена, и то, что получилось, свидетельствовало о плавном изяществе процесса. У нее были скулы манекенщицы под безупречно гладкой, слегка загорелой кожей. Ее волосы потемнели, стали каштановыми с отдельными выгоревшими на солнце прядками и свисали, совершенно прямые и блестящие, до самого пояса. Вместо прямой челки теперь был боковой пробор и зачес. Под естественно изогнутыми бровями светились огромные, широко расставленные серо-зеленые глаза. Юная Грейс Келли.