Частный случай
Шрифт:
Лыжники многие, наверное, смотрели на него как на придурка: молодой мужик, с университетским дипломом, а кантуется в сторожах, отбивает хлеб у какого-нибудь пенсионера. Про диплом, конечно, они могли и не знать (он только однажды проговорился, собеседник мог не обратить внимания), но тогда это выглядит еще дурее — не учится, не способствует подъему статистического уровня образованности в стране.
Этого же, главным образом, не могли простить ему и дракониды, — патологической тяги к черным работам и упорного нежелания «становиться человеком». Особенно страдала старшая; младшая тоже пыталась было выражать «фэ», особенно когда он ушел из трампарка, где чистил смотровые
Но это все-таки было для понта, а в глубине души она оставалась слишком уж верной копией своей ненаглядной мамули, чтобы смириться с участью банщиковой жены. Сама она успешно двигала науку в своем НИИ, и — естественно — столь противоестественный симбиоз должен был рано или поздно полететь к черту. Хорошо, что это случилось, пока Алена еще ни фига не понимала.
В эту субботу, приехав в город, он сразу позвонил теще. Когда она сняла трубку, конспирации ради сказал басом:
— Изабеллу Прохоровну можно попросить?
— А кто ее спрашивает? — осведомилась, по своему обыкновению, старшая драконида.
— С работы, — соврал он, солидно кашлянув. — Из месткома!
Через полминуты трубку взяла младшая.
— Изабеллочка, лапа, — проверещал он тонким голосом, — ну нельзя же так, что же ты с нами делаешь, ведь договорились еще неделю назад!
— Что, что? — обалдело забормотала Изабеллочка. — Кто это, что вам надо?.. Это ты, Вадька? — догадалась она наконец. — Ну придурок. Чего тебе?
— Да ничего, так просто, дай, думаю, позвоню. Одну Алевтину Кронидовну услышать — уже именины сердца. Как Алена?
— Нормально.
— Может, встретились бы где-нибудь на нейтралке? Я ее уже год не видел.
— Перебьешься. Об этом раньше надо было думать, когда из дому уходил.
— Строго говоря, я не сам ведь ушел — вернее, уход был вынужденным, так как…
— Ладно, кончай! Алена здорова, видеться с ней тебе ни к чему, свидания вредно на нее действуют. Это все, что ты хотел знать?
— Более-менее.
— Тогда — чао.
— Чао, белла миа. Нижайший поклон Алевтине Драконидовне, она у тебя, вижу, все такая же бдительная…
Последнее слово он договорил уже в умолкнувшую трубку. Интересно, какой у них теперь аппарат — кнопочный небось, а то и электронный, с запоминающим устройством. Живы не будут, если не обзаведутся чем-то самым-самым. Радоваться надо, что вовремя смылся из семейки, только вот за Аленку обидно — вырастят ведь себе подобную, будет еще одна драконида. Одна из другой, как матрешки. Жуть!
Кого жалко по-настоящему, так это тестя, Прохора Восемнадцатого. Хороший, в сущности, мужик, воевать кончил в Берлине, потом еще в СВАГе несколько лет работал — помогал немцам строить демократию; если бы не сокращение Вооруженных Сил в шестьдесят втором, вышел бы в отставку с алыми лампасами. Старшая драконида до сих пор этого ему простить не может — что так и не довелось стать генеральшей. Непонятно получается: боевой офицер, на фронте наверняка не трусил, а тут позволил бабью себя зажрать. Уже после развода был случай — встретились на Невском, зашли, посидели, а на прощанье экс-полковник и говорит: «Только ты, знаешь, если будешь нашим звонить, не проговорись, что мы с тобой общались, а то ведь они, стервы, житья мне не дадут… «
Повесив трубку, Вадим постоял еще, разглядывая замызганные, исчирканные номерами и инициалами обои вокруг старого настенного аппарата, потом снова нерешительно потянулся к трубке. Маргошка ответила сразу, хотя, судя по голосу, еще не совсем проснулась.
— Охренел ты, что ли, в такую рань звонить, — сказала она. — Ты бы уж среди ночи!
— Какая рань, окстись, первый час уже.
— Hy-y? — удивилась Маргошка. — Я думала — часов девять.
— Гудела небось вчера.
— Нет, что ты! Настоящего гудежа давно уже не было. Так, зашли ребята, посидели, музыку послушали. Алик несколько хороших кассет привез из-за бугра, зашел бы как-нибудь. Не оброс еще шерстью в своем лесу?
— Кое-где уже появляется. А кто был?
— Да те же — Гена, Алик, Лева со своей игуаной…
— Как у него с пьесой?
— К Товстоногову хочет нести. Приду, говорит, к нему домой и заставлю прочитать при мне, раз через завлита не прорваться.
— Так он и станет читать.
— Не станет, ясное дело! Я Левке так и сказала: дебил ты, говорю, Гога тебя с лестницы спустит. Но ты знаешь, что самое интересное? Я ведь, по совести ежели сказать, не уверена, что он не добьется своего.
— Чтобы поставили?
— Нет, ну это отпадает, я говорю — чтобы припереться. Ты понимаешь, вот если есть на свете законченное воплощение нахальства, так это наш Лева Шуйский.
— Это он могёт. Маргошка, почитать ничего нет?
— Потрясный есть роман — «Что делать? «, Чернышевского, Н. Г.
— Кончай, я серьезно.
— А если серьезно, то пока ничего. Глухо с этим делом. Если что будет, я придержу на недельку. Ты ведь каждую субботу и воскресенье дома? Я позвоню, если что.
— О'кей. Слушай, а вообще надо бы собраться, погудеть, а то я и в самом деле скоро забурею. Этак ведь отловят ненароком — и к Филатову.
— Запросто, Вадик, и это еще не худший вариант, А насчет погудеть, зависнуть — тут мы, как пионерская организация, всегда готовы. Конкретно, через месяц у Ленки день рождения, там и соберемся. Фазер энд мазер наверняка ей из Африки энное количество бонов подкинут, в «Альбатрос» дорогу она знает, так что насчет пая можешь не ломать голову — Ленку эти мелочи жизни не волнуют.
— Вроде неловко как-то…
— Знаешь, Вадик, неловко колготки через голову надевать. В общем, я тебя буду держать в курсе!
— Ладно, чао…
Глава 2
Он стоял у огромного, во всю стену, окна и смотрел вниз, на площадь, где громадной каруселью вращался против часовой стрелки поток автомобилей, кажущихся игрушечными с высоты двадцать шестого этажа. Цвета внутри потока калейдоскопически менялись — одни машины втягивало в это кругообразное движение, другие отрывались от него, как бы выброшенные его центробежной силой в воронки звездообразно сходящихся улиц. В центре площади, вокруг памятника, нетронуто белел выпавший ночью снежок, но на проезжей часта его не было и в помине, там глянцево лоснился накатанный шинами асфальт. «Тоже мне зима, — подумал он, — вот у нас там… — И тут же споткнулся: — Почему „у нас“? Все-таки „у них“, наверное, это будет точнее, а впрочем, черт его знает, поди разберись».