Чайка ? принцесса с гробом. Книга 2
Шрифт:
— Она была так дорога мне. Но она умерла. Я не смогла защитить ее.
— Мои соболезнования, — ответил Тору без особых изысков.
Тору знал, что неискренние утешения могут задеть чувства скорбящего человека. Усопшего не могли вернуть никакие слова. А раз так, то лучше почтить ее память молчанием.
— Я стала наездницей на драгуне, потому что хотела, чтобы моя сестренка жила в безопасности и достатке. После того как наши родители скончались, мы с ней, две сестры, были вынуждены выживать плечом к плечу... — На лице Доминики появилась самоуничижительная
Наездники на драгунах обладали огромной силой.
Особенно великолепна была их защита, и именно поэтому они так хорошо смотрелись в первых рядах.
Потеря одного единственного наездника резко понижала шансы на победу не только его отряда, но и всей армии. Пожалуй, никакие обстоятельства не разрешили бы ей вернуться с войны раньше времени — уж больно многие люди не умирали в боях именно благодаря ей. Как бы она ни любила свою сестру, она не могла просто бросить своих товарищей на верную смерть.
«Возможно... сейчас она именно потому и живет затворником?»
После того как она потеряла самое дорогое, что у нее только было, у нее, пожалуй, отпала необходимость ни во власти, ни в титуле наездницы на драгуне.
— Скода... это разорившаяся рыцарская семья, — продолжила Доминика свой неспешный рассказ. — Отец не вернулся с фронта, мать умерла от болезни... наше имение было небольшим, денег на прислугу тоже не было. Семья, находившаяся на грани гибели. После того как мы с сестрой остались вдвоем, жители наших земель перестали воспринимать нас всерьез. Они начали задерживать оплату налогов... и наша жизнь стала очень тяжелой.
Как бы мало феодал ни собирал налогов, он должен поддерживать свой статус.
Ему нельзя жить хуже простых крестьян. Из-за этого те переставали уважать его, как это и случилось с семьей Скода. Феодал может держаться на плаву только через страх и уважение.
Но... после того как Доминика ушла на фронт, среди местных жителей появились люди, которые сочли семью Скода, в которой осталась лишь одна маленькая девочка, легкой добычей.
Они пришли к ним в дом и потребовали отказаться всего имущества в их пользу.
Их дом едва можно было назвать домом, достойным феодала, но с точки зрения крестьян он был «роскошью». Они обвинили семью Скода в том, что жители в деревнях живут на грани нищеты, а те — в роскоши, совершенно не заботясь о своих людях.
У Люсие не было выхода... ей пришлось отдать им все свое имущество.
Но все же даже она отказалась отдавать им некоторые вещи, принадлежавшие ее семье уже несколько поколений — старинные мечи, доспехи и произведения искусства, подаренные королевским двором. Это была последняя нить, которая связывала имя Скода с благородными рыцарскими традициями. Несомненно, Люсие считала, что имя и честь семьи Скода, которые до последнего защищала их мать, и которые были вверены ее сестре, должна защищать и она.
Конечно же, жители не понимали этого.
Несколько человек в ярости набросились на Люсие и поколотили ее. Она так и не оправилась от этого нападения — ей становилось все хуже и хуже, и, в конце концов, она умерла.
— Возможно, вы слышали об этом в Ратисуне, — сказала Доминика, вновь приняв самоуничижительный вид. — Что, когда я узнала правду... то убила всех, кто посмел поднять руку на мою сестренку.
«Ага, так вот откуда история про истребление взялась», — понял Тору.
С одной стороны, действия Доминики можно рассматривать как наказание тех, кто посмел притронуться к семье правителя... но о любом правителе, который устроил такое побоище без суда и следствия, будут говорить, что он сошел с ума. Кроме того, Доминика — наездница на драгуне. У ее противников не было против нее ни единого шанса.
— Я была готова понести тяжелое наказание... но так получилось, что я в последние дни войны смогла несколько раз серьезно отличиться во время битв... По прихоти судьбы король закрыл глаза на случившееся и дал мне во владение эти земли, куда я и переехала.
— Понятно...
Теперь становилось ясно, почему Доминику совершенно не интересовала должность правителя. Она подразумевала множество обязанностей, а если прибавить к этому то, что именно из-за подобной должности она в свое время потеряла сестру, то можно было понять, почему она махнула рукой и пустила дела в своих землях на самотек.
— ...Прости, — закончив рассказ, Доминика бессильно покачала головой. — Вся эта история вас совершенно не касается. Буду признательна, если ты сочтешь ее платой за ваш ночлег.
— Ничего, я совершенно не против, — ответил Тору.
Вот только...
«Почему мне кажется... что тут что-то не так?» — вдруг промелькнула мысль в его голове.
Вряд ли Доминика наврала ему. У нее не было причин говорить неправду.
Но...
«Может, это из-за того, что прошло столько времени?»
Рассказ Доминики получился на удивление спокойным... словно она была просто сказительницей, а история эта — лишь сказкой. В ее словах не чувствовалось отголосков той трагедии, что она пережила, того гнева, что заставил ее убить несколько крестьян... тех бушующих чувств, которые должны были литься через край.
Говорят, что лучше всего от отчаяния помогает время.
Раз так, то выходит, что за эти несколько лет она успела полностью примириться со смертью своей сестры?
Или же...
«Это из-за того, что она наездница?»
Неужели магия дракона могла залечивать даже сердечные раны?
Или же из-за того, что она частично превратилась в дракона, она лишилась человеческих чувств?
— Кстати, — сказал Тору, вдруг вспомнив еще кое-что. — Госпожа Скода, вы ведь наездница на драгуне?
— Да. И что с того? — Доминика вопросительно наклонила голову.
Тору обвел взглядом двор, а затем задал вопрос, который мучил его целый день:
— Я нигде не вижу вашего драгуна. Где он?