Чеченец на баррикадах

Баринов Дмитрий Михайлович

И тут откуда-то с конца проспекта донеслось громовое «Ура!». Арсенальцы ударили в тыл Волынскому полку. Не выдержав двойной атаки, гвардейцы бежали по Кирочной. Правитель удирал, забрав коня у адъютанта. Кавказцы и донцы, вырвавшись из толпы, понеслись прочь с проспекта. Гостинодворцы джигитам не помешали, но кричали вслед всякую обидную брань.

С Арсенала, впрочем, вышли далеко не все. Трусы и хозяйские угодники вместе с офицерами попрятались по цехам.

Толпа ликовала. Все обнимались, поздравляли друг друга, помогали раненым, даже покинутым своими казакам и кавказцам. Кому-то, со злости бросившему: «Связать бы их по двое, да с моста в Фонтанку!», ответили:

— Коли

так будем делать, чем мы тогда лучше их и зачем сюда пришли?

Роту Павловского полка, занявшую Пантелеймоновский мост, мало кто замечал. Всеобщего ликования не разделял лишь спокойный чухонец Розенберг.

— Петрашевский, Достоевский! Крови избежать не удалось, так что вступает в действие второй план. Надежный лодочник у Литейного двора. Поезжайте на Выборгскую и стройте баррикады.

Он перевел взгляд на Пушкина с Белинским.

— Александр Сергеевич! Виссарион! Вторых таких поэта и критика в России нет. Уходите, а мы, кто уцелеет, все опишем и принесем вам в «Современник».

Критик и редактор, переглянувшись, зашагали в сторону моста. Павловцы узнали их и пропустили.

— Место казака — в бою. Но сначала я жинку домой отведу, — сказал Тарас.

Колонна достигла Арсенала и повернула на Шпалерную. Гостинодворцы пристроились в хвост. Вот уже показался Таврический дворец. А перед ним — Литовский полк. И тут прибежали рабочие.

— Измена, Арвид Карлыч! Инженеры-офицеры впустили преображенцев на завод. Старый Арсенал, новый, Литейный двор — все захвачено!

Проклятие! Не успели вывезти пушки! Примчались двое мальчишек — китайчонок Сашка и его новый друг, Федька Кузнецов с Выборгской.

— Гражданин генерал! Гвардейская конная артиллерия выходит из казарм.

Демонстрантов обкладывали, словно волков.

— Слушай мою команду! Прорываемся на Выборгскую сторону!

Легко сказать: прорываемся. Середина толпы оказалась напротив Александровского моста, перекрытого теми же литовцами. Арсенальцы развернулись к ним. А посредине оказались китаец и Казбек. Китаец внезапно выхватил из-за спины изогнутый меч и с диким криком «Кья-а-а!» помчался прямо на штыки. Рядом с ним летел с шашкой и кинжалом в руках горец, издавая чеченский клич: «Ях!». При виде двух диких азиатов, готовых на все, гвардейцы шарахнулись. В следующий миг толпа, стихийно выстроившаяся клином, оттеснила их к перилам и неудержимо хлынула за Неву. Александровский мост был взят.

Последними оказались на мосту силуяновцы. Самсон Силыч ясно узрел павловцев, преображенцев, конную артиллерию, еще и кавказцев с атаманцами.

— Так за кого вы, молодцы торговые? — недобро усмехнулся, дымя сигарой, полковник Фролов.

— За Константина! За Конституцию! — рявкнули торгованы.

— И за жену его! — прогудел высоченный мясник Вавила.

* * *

Инженер-прапорщик Достоевский строил баррикаду в начале Сампсониевского проспекта. Он собирался возвести каменную стену не ниже второго этажа, сверху — мешки с песком, благо все это нашлось на стройке… Инженер с усмешкой вспоминал резолюцию, наложенную на его проект для Афин Михаилом Павловичем, басилевсом Греческим и Константинопольским: «Какой дурак это чертил?». Кто б писал! Тот, кому, побитому прикладами, государь при всех сказал: «А ты, Мишка, дурак, и только потому тебя прощаю. Ишь, царствовать вперед меня захотел!».

Строительство, однако, не ладилось. Камней и песка не хватило. Тем временем мастеровые натащили кучу бревен, старой мебели, бочек, телег и под всем этим похоронили недостроенную стену. Вышел саженный завал. А надо было еще проследить за возведением баррикады в начале Офицерской улицы, фланговой баррикады в Сахарном переулке, трех баррикад по проспекту… Иисусе Христе, сделай так, чтобы все это не пригодилось, чтобы обошлось без человекоубийства!

* * *

Полковник лейб-гренадеров Панов сумрачно стоял посреди Сампсониевского моста. Думал ли он, цареубийца, что два десятилетия спустя его полку придется усмирять столичную чернь! Рядом столь же мрачно глядел на Выборгскую сторону подполковник Сутгоф. В декабре он первым привел гренадеров на Сенатскую. Вытирал лоб капитан Пивоваров. Тогда он, еще унтер, нес полковое знамя. А потом с десятком гренадер охранял царскую семью, не дав ей бежать из Зимнего до прихода Якубовича с флотским экипажем. Не испугавшись тесаков лейб-саперов, пригрозил Евгению Вюртембергскому: «Мы одного самозванца уже кончили, так что отойдите, ваша светлость, от греха, хоть вы и прынц!». Не было только рядового Козаченко, что тогда первым сбросил штыком с коня Николая. Вернулся на Украину и стал казачьим сотником.

— Господин полковник! Не пойдут гренадеры народ усмирять, — тихо сказал Пивоваров.

А к ним уже ехал правитель со свитой.

— Полковник! Атакуйте мятежников во фланг со стороны набережной.

— Не могу. Полк ненадежен.

— Это что, мятеж?!

Панов окинул Михаила презрительным взглядом. Сбежал из тайного общества за несколько лет до восстания, а в декабре поспешил в подручные к Трубецкому — пороть и вешать поволжских мужиков.

— Полк от службы не отказывается. Будем и дальше охранять Петроградскую сторону, крепость и мосты. Но в народ гренадеры стрелять не будут.

Разозленный правитель погнал коня прочь. Солдаты свистели вслед.

* * *

Повстанцы укрылись за баррикадой. Казбеку было привычно оборонять завалы в ущельях. Только здесь вместо скал многоэтажные дома. Посредине, на оглобле извозчичьей пролетки, развевалось красное знамя. В подвале, в кабачке устроили лазарет. Многие безоружные тихо разбежались. Часть восставших ушла на другие баррикады. В их числе — Бакунин с Каховским, Петрашевский и Мартын с Литейного. На гребне баррикады стояли Розенберг, Достоевский и Момбелли — стройный, высоколобый, с вислыми усами, сливавшимися с бакенбардами. Рядом с Казбеком оказались китаец, Петро Кармалюк, Ванька-лоточник, Сашка-китайчонок с Федькой и Федькин отец, пожилой рабочий с сахарного завода Степан Кузнецов.

Неожиданно появился Тарас. Он отвел Вареньку домой (та решила учиться медицине, чтобы быть полезной на войне), за немалые деньги нанял лодку и пробрался на Выборгскую. За широким поясом у него торчала пара казачьих пистолей. Художник тут же достал книжечку в картонной оправе, свинцовый карандаш и принялся рисовать защитников баррикады.

Подошел человек с франтоватыми усиками и аккуратной бородой.

— Вор я и мошенник, Ванька Волжский. Мастеровыми выпущен из «Крестов». Другие побежали грабить, а у меня в душе все переломилось. Хочу подлую жизнь искупить славной смертью.

Ему указали место среди защитников и дали ружье.

Но вот со стороны «Крестов» показались войска. Впереди шла гостиная сотня. Силуянов наконец-то выдал своим молодцам по чарке водки. Сзади щетинились штыками павловцы и поигрывали нагайками лейб-кавказцы.

— Отбить бы у них бочку с водкой, — ухмыльнулся Ванька-вор.

— Казаки в походе горилки не пили, — заметил Тарас. Он достал из-за пазухи шкалик и метнул в торгованов.

— Ось вам бомба, сучи диты!

Гостинодворцы заорали: «Сдавайтесь, голодранцы!», и дали залп. Мастеровые выпалили в ответ. Силуянов взмахнул саблей, и торговцы, дыша перегаром, ринулись на приступ.