Чего не было и что было
Шрифт:
Теперь посмотрим, какое понятие о религии было у нашей интеллигенции и какое есть теперь. Бросим на нее общий беглый взгляд, на всю ее возрастную историю.
Честная, пылкая, безоглядно влюбленная в Прекрасную Даму — свободу, наивная и естественно ограниченная, — такова ее юность. Потом лишь пыла поубавилось, да кое-какие пламенные «идеи» стали превращаться в «правила». Интеллигентское «религия — реакция» явилось очень просто: не реакция ли, в самом деле… Церковь? Не с самодержавием ли, не против ли свободы? Знак равенства, сразу поставленный между понятиями: религия — христианство — Бог — церковь — православие, все приводил в ясность. И разве не была интеллигенция по-своему права, возмущаясь всяким,
Годы шли, если изменяя общие черты интеллигенции, то уже совсем не влияя на данную — отношение к области «религии». Внутренний раскол подготовлялся по другим линиям. Не будем входить в сложные причины этого последнего разрыва, осуществлению которого помогла историческая катастрофа; скажем только, что разрыв произошел между частью интеллигенции, оставшейся верной своим «идеям» в их прежней, широкой и честной идеалистичности, — и другой частью, которая выхватила несколько первичных интеллигентских линий (чем, конечно, исказила общий лик интеллигенции), дотянула их, логически, до конца.
Эта последняя часть — большевики. Никто ведь не спорит, что они та же русская интеллигенция, выходцы оттуда же. И если у потомков Каина и потомков Сифа родоначальник один — Адам, можно признать, что Белинский — родоначальник всей, хотя бы расколовшейся, русской интеллигенции.
Катастрофа, физическое, внешнее разделение, вряд ли соответствует, по резкости, тому же разделению внутреннему. Физически потомки Каина, двигаясь по своему пути, продвинулись в тупик, а потомки Сифа, пока что, отодвинуты в эмиграцию. Но кое-какие внутренние нити между теми и другими не разорваны, что-то общее, из отдаленного прошлого, у них остается. Между прочим и та черта, о которой мы говорим, — отношение к религии. С виду это кажется странным, но взглянем повнимательнее на эмигрантскую интеллигенцию.
Далеко время, когда можно было давать «оплеухи» тому, кто заговаривает о Боге. Да и внешняя катастрофа перевернула все аспекты. Отдельные личности из интеллигенции массами, спокойно, идут в православную церковь. Остракизму их, конечно, интеллигенция не предает (еще бы!), но сама из неидущих в церковь, «о Боге» не заговаривает, или с большой неохотой. «Религия — реакция» как-то не сказывается, не выходит в словах; всего удобнее, всего спокойнее остановиться тут — на терпимости. На отделении «церкви от государства».
Эта ходячая фраза очень характерна. Ее любят и материалисты, ее любят повторять и православные интеллигенты (когда не рассуждают специально о Церкви). Она дает тон отношению к религии всей интеллигенции, отношению того же, в сущности, старого порядка. Религия, Бог, христианство — это Церковь. При условии отделения Церкви (религии) от государства, от политики, от всякой общественной и т. д. жизни, неправославные интеллигенты готовы считать ее не опасной; и даже малоопасными кажутся им мечтательные разговоры увлекающихся подчас соинтеллигентов о неопределенном «оцерковлении» мира.
Так оно идет, пока вопрос первой важности, вопрос Гоголя, Достоевского, Розанова, Соловьева, Толстого остается лежать без движения, незатронутый, забытый, точно он провалился.
Это бы еще ничего, если б так откровенно и стояло, что вопрос не затрагивается, что интеллигенция не желает разбираться, что такое религия, что такое христианство и есть и ему место в мире, или нет. Но дело обстоит гораздо хуже.
Обычная фраза об «отделении Церкви от государства, взятая в прямом смысле и на своем месте, означала бы такую простую вещь, с которой и спорить нечего. Беда же в том, что фраза эта звучит как-то ысгерпывающе, и для уха людей поколения более молодого — обманно. То есть человеку, новому в этой области, но способному нащупать вопросы серьезные, вроде вопроса о религии и жизни, христианстве и жизни, — может показаться, что все это интеллигенция уже рассматривала и пришла к сознательному решению. Влияние этого воображаемого решения можно заметить в докладе Н. Оцупа. Докладчик как будто склонен в конфликте Гоголя и Белинского увидеть некоторое «вмешательство в чужие внутренние дела». Предпосылка: «церковь» не должна вмешиваться в дела «государства», — это знагит, что религия не вмешивается в дела общества, христианство в жизнь, небесное в земное, божественное в человеческое и т. д. Гоголь, заговорив о Боге, вмешался в дела Белинского, в устроение на земле, которое должно совершаться именно «без Бога». Поэтому прав Белинский, защищая свои дела от Гоголя.
Тут, как видим, налицо все типичные интеллигентские представления, вплоть до знаменитого «устроения на земле без Бога» (причем никому не воспрещается помышлять о Боге в чаянии будущего своего устроения на небесах).
Я нарочно усиливаю нотки, не слишком отчетливо звучавшие в докладе Оцупа, но не меняющие от этого своей природы и значения. Интеллигентский подход к «религии» (с обходом вопросов собственно религиозных) примитивен и прост, так что напрасно было бы доискиваться, на каких серьезных основаниях противополагается небесное — земному, Божье — человеческому. Розанов всю жизнь бился, доказывая, что христианство уводит от земли, гасит свет и радость, тут же, однако, утверждая, что без Бога, без религии, существование вообще невозможно. Интеллигенция его не поняла бы, если бы и слушала. Что разбирать? Разделить только надвое: тут — все относящееся к человеку и жизни, там — к Богу (Церкви), и, чур, друг другу не мешать.
Нечего и говорить, что я — за «отделение церкви от государства». Нечего и говорить, что я вполне сочувствую Белинскому в его возмущении некоторыми проектами Гоголя относительно «устройства на земле». Но отсюда еще далеко до выводов, которые делает интеллигенция и которыми она, если сегодня не вполне соблазнила Оцупа, завтра соблазнит кого-нибудь другого. Да и что говорить вообще о выводах, когда первый запрос о религии, о христианстве, об отношении его к жизни, вопрос, занимавший лучшие наши умы, — затерт, отброшен сейчас в сторону? Следует либо так и сказать откровенно, что он, за ненужностью, упразднен, либо… начинать сначала. С самого начала, забыв, зачеркнув все самоуверенные и наивные выводы интеллигенции. С ее «отношением к религии» мы имеем полное право не считаться, как посчитался, м. б., бессознательно, Н. Оцуп; уже потому имеем, что для «отношения» надо иметь о предмете хоть какое-нибудь понятие. По совести, удосужилась ли интеллигенция приобрести понятие о религии?
ДЕЛО ЭМИГРАЦИИ — ДЕЛО РОССИИ
Я прошу у читателя десять минут внимания, но внимания серьезного.
Речь о деле, об очень конкретном предложении г. Гольденвейзера-Любимова, касающемся всей эмиграции.
Это дело — суть недавно выпущенной автором брошюры, которую я не буду критиковать ни со стороны идеологической, ни со стороны тона, еще менее со стороны литературной. Нет нужды, что все это неудачно, — вплоть до заглавия: «Да здравствует эмиграция!». Важна главная мысль брошюры; о ней и будем говорить.
Мысль эта столь проста, естественна, — «нормальна», — что даже не кажется новой. Впрочем, она и действительно не нова: давно уж что-то подобное носится в воздухе. Но с такой определенностью, в таких резких линиях, вопрос поставлен впервые. Кто знает, будь на месте русской эмиграции не русская, а любая другая, может быть, и не понадобилось бы, на двенадцатом году ее существования брошюрки г. Гольденвейзера, так как давно его проект был бы реальностью? Но оставим это. Перейдем к самому делу.