Чего не прощает ракетчик
Шрифт:
Севастьянов криво улыбнулся похожей на оскал улыбкой и уверенно направился к металлической двери подъезда. Сегодня он не готовился заранее. Отчего-то знал, что это не нужно, что все, приходит конец, финальная сцена, когда сам невидимый режиссер, что весь спектакль вел своего героя, должен позаботиться о том, чтобы он не встретил на пути никаких лишних трудностей, избавить его от всего наносного, мелкого и неважного. Потому Севастьянов ничуть не удивился обнаружив, что несмотря на висящий под козырьком домофон и наличие вовсе не дешевого импортного кодового замка, железная дверь подъезда слегка приоткрыта. Так и должно было быть, некая высшая сила, что вела его сюда, услужливо убирала с пути глупые, ненужные сейчас препятствия. Подцепив пальцами холодную сталь он потянул подъездную дверь на себя, и та легко распахнулась ему навстречу открывая темную пасть коридора с выщербленными зубами-ступеньками ведущими внутрь. Севастьянов шагнул вперед,
Нужную дверь Севастьянов нашел быстро. Старая обшарпанная дерматиновая обивка, сквозь которую кое-где уже бесстыдно вытарчивал свалявшийся силиконовый наполнитель, большой старомодный глазок и тронутая ржавчиной замочная скважина ясно говорили о том, что здешние хозяева либо бедны, как церковные мыши, либо просто о своей безопасности заботятся не слишком. Такие двери в современных городах редкость, если где еще и встречаются, так это в спальных рабочих районах, в жилищах полунищего пролетариата. На этой же лестничной площадке на фоне суперсовременных металлических, декорированных под дерево соседок, такое убожество вызывало по меньшей мере удивление. Впрочем Севастьянов не удивился, ему было просто не до того, голову вновь сжали тугие обручи ослепляющей боли. Хотелось поскорее закончить то, зачем пришел сюда, к этой ободранной нелепой двери. Даже гримасничающий рядом призрак уже не раздражал, как обычно.
— Ну, что теперь будешь делать? — ехидно ухмыльнулся навязчивый фантом, уловив брошенный в его сторону взгляд.
Вместо ответа Севастьянов протянул руку и нажал торчащую рядом с дверью кнопку звонка, с отвращением вслушиваясь в дребезжащий перезвон внутри квартиры.
— А если его нет дома? — глумливо осведомился Мститель. — А если он там не один? Что тогда?
Севастьянов не ответил, лишь равнодушно пожал плечами, не отнимая пальца от кнопки звонка. Действительно, какая разница… Если нет дома, то рано или поздно придет. Если не один, то в пистолете все еще есть целых три патрона. Должно хватить. Лишь бы все произошло быстрее, чтобы разжались наконец давящие на виски обручи, чтобы схлынула ослепительная, терзающая воспаленный мозг боль.
За дверью послышались медленные старчески шаркающие шаги, кто-то неспешно шел по коридору. Севастьянов сунул правую руку в карман, пальцы удобно легли на холодную ребристую рукоять, привычно охватили гладкий пластик. Большой одним щелчком скинул предохранитель, указательный дисциплинированно вытянулся поверх спусковой скобы. Лязгнул проворачиваясь замок, донеслось из-за двери неясное чертыхание, потом еще раз повернулся ключ. Севастьянов выдохнул и крепко сжав зубы потянул из кармана руку с оружием.
Дверь широко распахнулась. Никаких тебе фокусов с цепочками и прочих подобных прибамбасов, заходи, кто хочет. Померанец стоял на пороге, чуть покачиваясь и тупо глядя перед собой. С трудом сфокусировал взгляд на уставившемся ему в лоб пистолетном дуле, качнул головой, рассматривая стоявшего на площадке человека. Наконец в глазах мелькнула некая осмысленность. Севастьянов ждал этого момента чтобы начать говорить. Почему-то просто так выстрелить в сослуживца ему показалось неправильным, хотя только что сам нетерпеливо ждал, когда же наступит этот момент. Теперь же четко понял, что должен что-то такое сказать ему, что-то емкое и злое, все объясняющее и обвиняющее… Зачем, для чего ему нужно было это осознание того, кто для него был уже трупом, он не смог бы объяснить и сам. В самом деле не все ли равно, что в последнюю оставшуюся секунду будет думать и чувствовать Померанец, если спустя миг, он перестанет и думать, и чувствовать вообще… Но вот было в этом что-то неправильное, надо было сказать, пояснить, пусть даже что-то выспреннее и глупое… Но нельзя, отчего-то невозможно было выстрелить просто так, в человека который в центре дрожащего от криминального беспредела города открывает дверь квартиры даже не глянув в глазок, просто элементарно не спросив, кто и зачем пришел… Нужные слова все не находились и несколько секунд Севастьянов просто стоял с пистолетом уставленным в лоб Померанца и напряженно думал, наконец, вроде мелькнуло в мозгу что-то подходящее. Он уже открыл было рот, но Померанец опередил его:
— А, это ты… — произнес тусклым, лишенным эмоций голосом. — Заходи, раз пришел…
Потом развернулся и не глядя больше на гостя
Севастьянов молча топал по узкому длинному коридору ведущему в комнату. На ходу невольно смотрел в сгорбленную спину бредущего впереди Померанца. Удивлялся этим безвольно опущенным вниз плечам, остроте торчащих лопаток, согнутому будто от непосильной ноши позвоночнику. Невольно вспоминал другого Померанца, того, полугодичной давности, крепкого, веселого и ироничного, что явился сдатчиком ракет на полигон. Вспоминал, как тот балагурил, тискал сослуживца в медвежьих объятиях, вкусно хрустел малосольным огурцом, лихо забросив в рот стопку водки. Этот теперешний Померанец от того отличался разительно, словно крепкий, как гриб боровик сорокалетний мужик вдруг разом превратился в немощного старца. О причинах такой перемены оставалось только гадать, но вот выстрелить в эту покорную безразличную спину Севастьянов теперь не мог, не мог пробудить в себе прежнюю ненависть, прежнее сознание своей безусловной правоты, не мог, как ни старался.
Померанец все так же медленно вразвалку вошел в маленькую захламленную комнату и не оглядываясь направился к стоящему у противоположной стены креслу. Шедший за ним Севастьянов с невольным интересом оглядел открывшуюся ему картину типично холостяцкой берлоги в которой проживал его бывший однополчанин. Действительно, берлога в данном случае была самым подходящим словом для обозначения того, что предстало его взору. Точнее началось даже не со взора, сперва он почувствовал запах. Запах старого закисшего белья, гниющих остатков пищи и дешевого алкоголя, то самое непередаваемое амбре, что неистребимо витает в жилье записных алкоголиков, то которым и сами они пропитываются настолько, что вполне искренне перестают его замечать. Так что к открывшейся после его взгляду картине Севастьянов оказался в какой-то степени заранее подготовлен этой ударившей в нос кислой волной.
В комнате похоже не наводили элементарного порядка, не говоря уж о проветривании и мытье полов уже, как минимум, несколько месяцев. Скомканное и почерневшее постельное белье на диване явственно свидетельствовало о том, что хозяин легко обходится без стирки и глажки, а может быть и спать предпочитает не раздеваясь. Толстый слой пыли на всех горизонтальных поверхностях говорил о том, что и книги с многочисленных полок, и диски из специальной держалки давно уже никто не вынимал. Да и телевизор с компьютером явно стояли ненужные и заброшенные, по крайней мере человеческая рука их не касалась уже много дней. Зато и причину такого невнимания к столь необходимым современному человеку предметам тоже долго искать не приходилось. Она сама так и бросалась в глаза в виде солидной батареи разнокалиберных пустых бутылок выстроившихся вдоль стоящих у журнального стола кресел, под самим столом и возле дивана. Тут же валялись в художественном беспорядке грязные тарелки, колбасные хвостики, закаменевшие сырные корки и наоборот расплывшиеся в бурое месиво яблочные огрызки. Диагноз был ясен — исключительно тяжелый многодневный запой, самого тяжелого вида — одиночного, не требующего ни компании собутыльников, ни разухабистых лиц противоположного пола, ни развозящего душу веселья. Все что необходимо это бесперебойная поставка вино-водочных материалов, да любая, пусть даже самая простецкая закуска. Севастьянов невольно присвистнул, оценив количество пустых бутылок находившихся в комнате. Да уж, такое не часто увидишь. Силен Померанец, нечего сказать.
— Пьешь? — не спросил даже, скорее просто констатировал непреложный факт.
— Пью, — коротко кивнул хозяин берлоги, ерзая в кресле и пытаясь дотянуться до чего-то невидного Севастьянову, располагавшегося где-то за уставленным грязной посудой журнальным столиком.
Наконец все же уцепил и с облегченным вздохом выволок на свет ополовиненную бутылку «Стрелецкой». Маслянистая тягучая жидкость цвета крепкого чая тяжело колыхнулась, потревоженная его усилием. Померанец тут же принялся внимательно разглядывать бутылку, вертя ее перед налившимися кровью глазами и что-то вымеряя грязными, толстыми как сосиски пальцами. Видимо жидкость в таре с момента последнего их свидания таинственным образом уменьшилась, что вызывало теперь справедливое негодование хозяина. Про замершего всего в трех шагах от него однополчанина Померанец казалось, позабыл совершенно. Севастьянов стоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, чего-чего, а такой вот встречи идя сюда, он точно не ожидал и теперь просто не знал, что делать, ощущая себя полнейшим идиотом.