Чехов

Решением Совета Министров СССР

ВЛАДИМИРУ ВЛАДИМИРОВИЧУ ЕРМИЛОВУ за книги «А. П. Чехов» и «Драматургия Чехова» присуждена Сталинская премия второй степени за 1949 год.

Когда вы раздумываете над судьбой Антона Павловича Чехова, «мальчика» в провинциальной бакалейной

лавчонке, гимназиста-репетитора из обнищавшей мещанской семьи, студента-медика и одновременно поставщика увеселительного чтива для обывательских юмористических журнальчиков, ставшего великим мировым писателем, то одна черта прежде всего поражает вас в этой судьбе: тяжесть препятствий, враждебных развитию таланта. Нужна была постоянная, сосредоточенная внутренняя сила, не ослабевавшая воля к борьбе за творчество. Жизнь все время ревниво испытывала Чехова: достоин ли он своего гения? Она подставляла ему на каждом шагу коварные ловушки, в которые попадалось множество талантливых, но слабых людей — таких, например, как старшие братья Антона Павловича, Александр и Николай, писатель и художник, богато одаренные, но не сумевшие овладеть своим дарованием, не понявшие, что талант ничего не значит без повседневной борьбы за него, без неистового и кропотливого труда и без многих, очень многих других условий.

Чехов за все должен был платить — здоровьем, непрерывным подвижническим трудом, одиночеством, ни на минуту не прекращавшейся, требовавшей всех душевных сил работой над собою.

В одном из писем он говорил, прощаясь со своей молодостью, — ему тогда было 29 лет — возраст, в котором и Пушкин прощался с «младостью»:

«Что писатели-дворяне брали у природы даром, то разночинцы покупают ценою молодости».

История его жизни и творчества, — а вся жизнь его и была творчеством, — это история трудного шествия от победы к победе.

Антон Павлович родился 17 января [1] 1860 года в Таганроге.

Семья Чеховых была щедро, по-русски одаренной. Светлый ключ таланта пробивался чуть ли не в каждом из семьи.

Дед Антона Павловича, Егор Михайлович Чех, был крестьянином Воронежской губернии, крепостным помещика Черткова, отца известного толстовца. Егор Михайлович обладал упорством, организаторскими и административными способностями, ясным умом. При всем том он отличался необузданной резкостью, властным, деспотическим нравом, часто впадал в припадки нерассуждающего гнева.

У него была цель в жизни, мечта, к осуществлению которой он шел неуклонно, педантически отказывая себе во всем. Это была мечта о свободе для себя и своих детей. И она осуществилась. За большую по тем временам сумму в три с половиной тысячи рублей Егор Михайлович выкупился у своего помещика с женой и тремя сыновьями. Денег не хватило на выкуп дочери, но помещик смилостивился и отпустил на волю и ее. Как же сумел крепостной крестьянин собрать такие средства? Биографы высказывают различные предположения: одни считают, что Егор Михайлович был прасолом, другие полагают, что до своего выкупа он уже был специалистом по управлению имениями. Получив свободу, Егор Михайлович поступил на должность управляющего донскими имениями графа Платова, сына известного атамана Платова, героя 1812 года.

Испытавший на себе самом гнет рабства, Егор Михайлович, однако, не сделал вывода о вреде и недопустимости рабства и угнетения. Антон Павлович вспоминал, что дедушка его «по убеждениям был ярый крепостник». Вчерашний раб и в дальнейшем всю свою жизнь подневольный человек, Егор Михайлович был строг и требователен в отношениях с крестьянами. Сам он работал истово, вкладывая в дело все свои силы.

За тяжестью его характера скрывалась и некоторая причудливость, фантазерство. Это просвечивает в его письмах. «Любезный, тихий Павел Егорович», — так обращался он к своему сыну, отцу Антона Павловича, не только не отличавшемуся какой бы то ни было «тишиной», но даже превзошедшему Егора Михайловича в деспотической необузданности. Возможно, что Егор Махайлович угадывал в своем сыне то, что не было заметно окружающим: скрытую, тихую мечтательность. Во всяком случае, детям Павла Егоровича характеристика «тихий», примененная к их отцу, не могла не казаться странной. Можно предположить, что младшие Чеховы, с тем юмором и иронией, которые отличали их чуть ли не с младенчества, лукаво подтрунивали над этим словечком. Они-то хорошо знали «тишину» своего отца! В письме к Александру (1889), упрекая брата в самовластности, неуравновешенности в отношении его к своим детям и жене, Антон Павлович писал:

«Я прошу тебя вспомнить, что деспотизм и ложь сгубили молодость твоей матери. Деспотизм и ложь исковеркали наше детство до такой степени, что тошно и страшно вспоминать. Вспомни те ужас и отвращение, какие мы чувствовали во время оно, когда отец за обедом поднимал бунт из-за пересоленного супа или ругал мать дурой…

Деспотизм преступен трижды…»

Деспотизм играл фатальную роль в разных поколениях Чеховых. Егор Михайлович, его сын Павел Егорович, наконец, его внук Александр Павлович, — у всех этих представителей трех поколений чеховского рода мы встречаемся с чертами самовластия, необузданности, жесткого навязывания своей воли.

И, вместе с тем, всем трем поколениям присуща была и отмеченная черта фантазерства, связанная с художественной жилкой.

Егор Михайлович, при всей своей строгости, в письмах к сыну иной раз подшучивал над собой, у него проскальзывают неожиданные для вчерашнего крепостного крестьянина «литературные» интонации. Он пишет о себе то в первом лице, то вдруг в третьем:

«Я занят уборкою хлеба, который от солнечных жаров весь засушило и изжарило. Старец Чехов льет ног, терпит благословенный солнечный вар и зной, зато ночью спит спокойно».

Ясно уже из этих оборотов речи, что «старей Чехов» читал не только священное писание, а, по-видимому, и кое-какую беллетристику.

Любил он и такие торжественные обороты: «Не имею времени, милейшие наши деточки, через сию мертвую бумагу продолжать свою беседу за недосугами моими».

Оглядываясь на свою жизнь, сплошь прошедшую в труде и хлопотах, Егор Михайлович мот сказать, что своих целей он добился. Сыновей своих он пристроил к делу: Михаил стал в Калуге переплетчиком, Митрофан — приказчиком (в дальнейшем он, как и Павел Егорович, стал самостоятельным таганрогским «коммерсантом»), Павел — «мальчиком», а затем конторщиком у таганрогского купца.

Передал он «деточкам» и свой крутой нрав, и упорный характер, и ту черту «фантазерства», которая у Павла Егоровича уже разрослась в явную художественную одаренность.

Павел Егорович был «коммерсантом», как он солидно называл себя, по профессии и художником по душе.

Служба его по конторско-приказчичьей части у именитого купца Кобылина, таганрогского городского головы, мало чем отличалась от жизни приказчиков, как она была нарисована Островским, а затем и Чеховым в повести «Три года». От раннего утра и до темна надо было угождать всем, приговаривая холопское «с», кланяться и улыбаться даже и тогда, когда приходилось сносить затрещины и пощечины; надо было тянуть лямку, откладывая скудные гроши.

Как и у его отца, у Павла Егоровича была цель в жизни: выйти из холопского состояния, стать независимым. Он мечтал стать хозяином собственной лавочки. Впрочем, склонный к торжественности, Павел Егорович мечтал не о лавочке, а о «коммерциозном» предприятии. Обладавший огромной настойчивостью, Павел Егорович добился своего. В 1857 году он открыл бакалейную лавочку, торговавшую и галантерейными товарами. Как и его отец, он очень серьезно относился к своему делу (впоследствии Антон Павлович, с улыбкой отмечая у себя самого педантическую любовь к порядку, объяснял это влиянием отца).