Чекистские будни
Шрифт:
Как выяснилось, подобное изуверство и учинил китайский сатрап над Зинаидой.
— Как вы смогли перенести такое? — спросил я с содроганием.
— Человек, видно, способен все перенести, — горько усмехнулась она, и по ее бледному, худому лицу струйками потекли слезы…
Да, в этом захолустье люди жили по обычаям глубокой древности со всеми ее чудовищными традициями и законами. Полный неизбывной горечи и боли рассказ русской женщины, очутившейся в чужой стране, среди чужих людей, испытавшей на себе весь ужас чуждого ей образа жизни, разбередил мне душу. До сих пор передо мной иногда встает это жалкое, затравленное, искалеченное
…Я никак не думал, что когда-нибудь еще раз встречусь с Зинаидой. Но это все же случилось через несколько лет, правда, в другом месте и в другой обстановке.
Осенью 1929 года служебные дела опять привели меня на Амур. Китайские милитаристы устраивали всё новые и новые провокации на КВЖД, пытались захватить ее. Они разгромили советское консульство в Харбине, арестовали многих его сотрудников, систематически обстреливали мирные села и станицы на советском побережье Амура и Уссури, пароходы речного флота, угоняли скот, чаще стали перебрасывать на нашу территорию белогвардейские банды. Нужно было принимать какие-то меры. Вот меня и командировали в Благовещенск — помочь здешним товарищам разобраться в сложившейся ситуации.
Как-то ранним утром, возвращаясь на извозчике домой, я увидел женщину. Она сидела на скамейке, кутаясь в замусоленную кацавейку. Ее лицо мне показалось знакомым. «Да это же Зинаида!»
— Здравствуйте. Не узнаёте?
Она подняла усталые глаза, пристально посмотрела на меня и после большой паузы сказала:
— Кажется… Тогда на Хингане, да?..
— Ну конечно. А как вы попали сюда?
Оказывается, последнего мужа Зинаиды, поручика, недавно перевели в Сахалян, и она решила бежать на родину. Как раз минувшей ночью один русский рыбак на своей лодке доставил ее в Благовещенск.
— А что делать дальше — не знаю, — закончила она свой сбивчивый рассказ. — Я ведь так больна, так… — и, зарыдав, уткнулась лицом в мое плечо.
Я посадил ее в экипаж, отвез в горздравотдел и попросил там направить ее в больницу.
Долгое время о судьбе Зинаиды я ничего не знал. Но однажды случайно встретил того самого заведующего горздравотделом из Благовещенска, который с большим пониманием отнесся тогда к беде женщины.
— Ну как же, отлично ее помню, — сказал он в ответ на мой вопрос. — Мы ее вылечили, она вышла замуж. У нее ребенок… Да и ходит теперь нормально, всей ступней, наши врачи избавили ее от конского волоса.
…Мы медленно двигались по перевалу. Каждый километр давался с невероятным трудом. Нередко приходилось вытаскивать машину из трясины или топи лебедкой, предусмотрительно установленной на ней еще в Сахаляне. Порой мы вынуждены были настилать гати. Хорошо еще, что дело происходило в мае — промерзлая земля, топи и трясина оттаяли только сверху, ниже был твердый грунт — вечная мерзлота.
Несмотря на всю сложность обстановки, «горные специалисты» усердно копали шурфы, промывали песок и породу, складывали желтые крупинки в специальные кожаные мешочки, которыми обычно пользуются золотоискатели. Заодно убедились, что драгоценного металла здесь почти нет — не зря прииски забросили. В наших мешочках хранилась главным образом так называемая обманка — желтоватый минерал, сходный по внешним признакам с золотом.
Данные для топографической карты мои спутники записывали в особые тетради. Пользовались они для этого условными
Примерно на середине пути, когда мы немного научились преодолевать таежное бездорожье, у нас случилась крупная неприятность: у машины лопнула полуось. Общими усилиями мы подставили под задний мост толстую жердь, и наш автобус на трех колесах едва дотянул до затерянного в горах крошечного селения из нескольких фанз.
Машина здесь была тогда в диковинку. Местные жители передвигались главным образом на ослах или пешком. Кто побогаче — располагал двухколесной арбой. Босоногие мальчишки вертелись вокруг — того и гляди, растащут весь инвентарь и нечем будет копать шурфы. Пришлось выставить караул. При виде солдат любопытные, даже мальчишки, разбежались. Китайцы знали: раз военные — добра не жди. Только старики в стеганых ватниках и таких же штанах, с прокуренными трубками в пожелтевших от табака зубах, издалека наблюдали, что будут делать приезжие со своим поломанным домиком на колесах.
До Цицикара оставалось еще добрых двести километров через перевал — по горам и ущельям. Надо было что-то предпринимать. Подходим к старикам, спрашиваем:
— Где у вас тут можно отремонтировать машину?
— Ехай далеко-далеко, мало-мало, — ответил один из них, кивнув куда-то в сторону.
Трудно сказать, сколько времени прошло, пока мы добились более вразумительного ответа. Оказалось, что «далеко-далеко, мало-мало» — это без малого километров сто по горным тропам.
Старики утверждали, что где-то там, на паровой мельнице, имеется токарный станок. Но можно ли на нем выточить злополучную полуось? Этого никто не знал. Все-таки мы решили рискнуть. Достали из машины железный лом, который на всякий случай захватил с собой водитель автобуса, наняли двух осликов, и наш шофер вместе с одним из солдат отправился в путь.
Две недели мы ждали их возвращения. Кончились продукты. Ни крошки хлеба, ни песчинки соли. Питались единственно тем, что удавалось купить у местных жителей — чумизой да квашеным без соли луком, распространявшим вокруг убийственный, тошнотворный запах.
Топографы делали свое дело. Для отвода глаз они копали шурфы, собирали в мешочки желтый песок-обманку. Я же с двустволкой бродил по окрестностям в поисках дичи-авось удастся что-либо подстрелить. Но почему-то ничего не попадалось.
Однажды из густого кустарника поднялись несколько птиц. Летят медленно, лениво. «Фазаны!» — мелькнуло у меня. Всматриваюсь… Конечно, фазаны. Это куда вкуснее всякой другой дичи. Гурманы считают их мясо особым лакомством.
Вскидываю ружье, хочу уже спустить курок и в этот момент слышу сзади истошный крик. Оглядываюсь: из кустов выбегают два китайца. По одежде — монахи, невдалеке видна кумирня. Один из них осторожно подходит. Руками и мимикой показывает, что стрелять в фазанов не надо.
— Почему не надо? — спрашиваю с досадой, нехотя опуская ружье.
Оказывается, фазаны у них — священная птица. Ее нельзя убивать. А убьешь — можешь сам прощаться с жизнью. Китайцы растерзают на месте…
В общем, попробовать фазана не удалось. Голодный и злой я вернулся в селение к нашему колченогому автобусу, стоявшему возле полуразрушенной глинобитной фанзы.