Чекисты рассказывают... Книга 2-я
Шрифт:
Но в этот день все взрослое мужское население деревни собралось на маленькой площади у наполнявшегося из родника бассейна, под раскидистыми ветвями могучих, старых, как сами горы, чинар. Собралось не по своей воле. Весь день в селении хозяйничала банда Гейдар-аги.
Банда захватила Агри под утро, когда даже самые работящие из хозяев еще не выходили к скотине, а петух дедушки Рза, заменявший в селении муэдзина, еще не возвещал о приближении времени первой молитвы. Банда захватила село умело, по чьей-то хитрой подсказке, без лишнего шума и почти без потерь.
Спешившиеся всадники, оставив
Удалось вырваться лишь Фархаду, комсомольцу, молодому силачу и отчаянному наезднику. Воротившись домой поздно вечером и не желая тревожить родителей, он заночевал в сарайчике, служившим и конюшней и сеновалом. Наган был при нем, и, когда приклады бандитских винтовок забухали в двери его дома, Фархад не растерялся.
Мгновенно взнуздав своего Карабаха, он вскочил на него тут же в сарайчике, толчком распахнул настежь хлипкие воротца и с места бросил скакуна в галоп. Бандита, кинувшегося ему наперерез, Фархад сбил конем, второго, уже вскидывавшего винтовку, опрокинул выстрелом в упор и, пригнувшись, перемахнул через низенький глинобитный дувал. Бросив неоседланного Карабаха, беглец скрылся в густой чаще на той стороне ущелья. Преследовать его было почти бесполезно, да и небезопасно.
Разъяренные неудачей бандиты хотели было сорвать злость на семье Фархада, но Гейдар-ага запретил. Жены у Фархада по молодости лет еще не было, а обидеть стариков значило восстановить против себя всю деревню. Этого главарь банды пока не хотел.
Схваченных активистов заперли в надежном каменном амбаре местного кулака Сеид-Аббаса, сам Гейдар-ага вместе с несколькими приближенными тоже расположился у него в доме, очень долго мылся, потом ел плов, пил чай, отдыхал. Фархаду нужно было немало времени, чтобы по чащобам закатальских лесов добраться до ближайшего селения, и бандиты не торопились.
Лишь к вечеру, когда тусклое серебро вечных льдов на вершинах гор, будто подсвеченное изнутри, начало наливаться тревожным багрянцем заката, Гейдар-ага велел собрать на площади сельчан.
Ждали его долго, в полном молчании. Наконец, тяжелые, окованные железом ворота распахнулись, и со двора Сеид-Аббаса вырвалась группа всадников. Горяча коней, вздымая клубы пыли, они проскакали по площади и рассыпались по сторонам, на ходу сдергивая с плеч карабины. Следом показался и сам Гейдар-ага.
Горбоносый, пышнобородый, с изрытым оспой лицом, он обратил бы на себя внимание в любой толпе. Низко надвинутая на лоб серая каракулевая папаха сливалась с полуседыми бровями, взгляд был тяжелым, настороженным, движения степенны, но полны сдерживаемой силы.
К бассейну он подъехал не торопясь, приложив руку к сердцу, поклонился старикам, но не сошел с коня.
— Братья мусульмане, — Гейдар-ага был явно простужен, и оттого голос его звучал хрипло и глухо. — Все вы знаете, что я и мои люди подняли знамя священной войны в защиту веры и наших старых, добрых обычаев. Скоро, очень скоро под этим зеленым знаменем встанут тысячи богатырей. Уже поднимаются мусульмане в других уездах, уже пылают дома отступников, которые на земле наших дедов и отцов хотят завести порядки нечестивцев, затоптать законы шариата. Но пока мне нужна помощь людьми и продовольствием. Я знаю, вы простые честные крестьяне, привычные к топору и мотыге. Стрелять вы умеете в воздух, да и то только на свадьбах, а пара крепких буйволов вам дороже боевого коня. Но, может быть, среди вас найдется настоящий мужчина, который захочет стать в ряды братьев по вере? Кто не боится выступить в защиту ислама с оружием в руках, пусть выйдет вперед. Мы дадим ему коня, шашку и винтовку, мы выведем его на дорогу освобождения.
Гейдар-ага смолк и, подбоченясь, чуть тронул коня каблуками. Сдерживаемый сильной рукой, жеребец заплясал на месте, далеко отбрасывая сухие точеные ноги, брызгая из-под копыт мелкой щебенкой. Толпа настороженно молчала. Потом из ее рядов решительно выдвинулся парень лет двадцати в добротном суконном архалуке. Это был племянник Сеид-Аббаса.
Низко поклонившись Гейдар-аге, он стал рядом с ним и вызывающе обвел толпу взглядом. Словно отвечая на этот вызов, вперед вышел еще один человек. Одет он был бедно, почти нищенски.
— А, Керим-бездельник, — негромко, но явственно донеслось из толпы. — Вором он был, вором и остался, такому прямая дорога в лес.
Гейдар-ага качнулся в седле, рука его легла на кобуру маузера, но благоразумие, видимо, победило. С недоброй усмешкой он обвел крестьян пристальным, сверлящим взглядом, прищурился.
— Вы сказали, я слышал, — негромко, угрожающе произнес он. — Керим мой старый друг и честный мусульманин. Кто-то из вас обидел его, Я не буду спрашивать кто — не годится правоверному выдавать своего соседа. Но, — Гейдар-ага повысил голос, — по закону гор обида должна быть оплачена выкупом или кровью. Мне не хочется проливать мусульманскую кровь. Каждый очаг заплатит за обиду хлебом, мясом, рисом. Вы будете привозить это сами. Раз в неделю. В урочище Трех Дубов. Вы слышали, я сказал.
В толпе раздался приглушенный ропот.
— Кто будет уклоняться, тот враг ислама! — выкрикнул Гейдар-ага. — А что случается с врагами, вы увидите сейчас здесь.
Хлопнув в ладоши, он отдал какое-то приказание одному из охранявших его всадников и медленно отъехал в сторону. Бандит пронесся по улице, круто осадил коня у ворот Сеид-Аббаса, спешился...
Через несколько минут на улицу вывели тех, кто сидел в амбаре. Следом появилась обычная арба на высоких деревянных колесах, запряженная парой сытых, круторогих буйволов. Крестьяне, собравшиеся на площади, с тревогой и недоумением следили за приближавшейся процессией.
Связанных активистов тащили почти волоком, продев под стянутые на груди ременные путы арканы, концы которых были привязаны к седлам коней, ехавшие сзади бандиты подгоняли их нагайками, ударами прикладов.
Их подвели к чинарам, втащили на арбу.
— Керим! — еще более хрипло, чем прежде, сказал-выдохнул Гейдар-ага.
Зверски осклабясь, Керим кивнул и перебросил через крепкую ветвь чинары веревку с петлей на конце. Толпа глухо ахнула. Один из аксакалов выступил вперед и, пытаясь придать своему голосу твердость, произнес: