Чекисты Рассказывают...
Шрифт:
О друге говорит пословица-то, — заметил Королев.
Днем майора Королева срочно вызвали к командиру бригады. У Волошина был и майор Синицын. В этот день в большое польское село, где разместился штаб партизанской бригады, с утра прибыли волошинцы-квартирьеры. А еще через несколько часов к командиру бригады явился местный учитель, возмущенный, разгневанный и… смущенный.
Он заявил Волошину, что утром в его квартире побывали партизанские квартирьеры, после их ухода он обнаружил пропашу рубиновой броши.
Командир
— Партизаны наши не могли сделать такой подлости, — добавил Волошин. — Цель тут ясна — рассорить нас с поляками, скомпрометировать советских партизан в глазах местного населения.
Командира бригады и майора Синицына Королев застал в состоянии большого волнения. Волошин бегал по комнате, крупные капли пота катились у него по лицу, он возбужденно размахивал руками.
Синицын сидел за столом, его лицо было в красных пятнах, под кожей щек ходили желваки, глаза смотрели недобро.
— Так опозорить нас, советских людей, в глазах поляков… Нет, нет! На это способен только враг, — возмущался Волошин.
— И мы найдем его! Вытащим из-под земли! — сказал Синицын. Помолчав, он добавил: — В одном я твердо уверен: наш партизан не мог этого сделать… Не иначе — это дело рук человека случайного в наших рядах…
— Иначе и быть не может, — сказал Королев, — а пропажу мы разыщем, чего бы это ни стоило. За этим меня вызывали?
— А что, разве не серьезное дело? Вот и включись в поиски… — сказал Синицын.
Обязательно.
… Мы нашли пропажу и стали именовать эту историю «Рубин».
Учитель, которому пропажа была нами возвращена, подружился с чекистами, заходил к ним, рассказывал о довоенной Польше, о своих родственниках, о жизни «под Гитлером».
Чекисты не оставались в долгу.
А когда учитель узнал, что Синицын знает и любит Мицкевича, — совсем растаял.
Однажды поляк случайно обмолвился, что его свояк — капеллан в том самом филиале Люблинской тюрьмы, который нас интересовал в последние дни.
Чекисты решили использовать эти связи для перепроверки сообщения Икса. Нам было важно узнать, кто из эсэсовцев или работников гестапо руководит делами в филиале тюрьмы и что там происходит в последние дни. Попросили учителя съездить в Люблин, «посмотреть, как живет там свояк, какие там новости». Он понял нас и отправился в Люблин. Для удобства мы называли учителя в наших сводках Игреком.
Результаты поездки подтвердили догадки чекистов. «Опекал» тюрьму штурмбаннфюрер Вернер Функ. Игрек рассказал со слов свояка, что Функ в последние дни из тюрьмы не отлучается, вызывает на допрос заключенных и, что бросается всем в глаза, только отпетых бандитов.
— Следует ожидать гостей! — потирал руки майор Синицын. — Ну что же, устроим им хороший прием!
Чекисты проинформировали командиров подразделений, предупредили оперативных работников.
Между тем положение партизан-волопшнцев становилось вое тяжелей. Немцы окружили их крупными подразделениями моторизованной полевой жандармерии и кавалерийской группой в 2200 сабель, были у них и танки.
Был ясный зимний солнечный день, когда майору Королеву, находившемуся в штабе вместе с дежурным по гарнизону помощником начальника штаба по оперативной части Иваном Семенюком, доставили записку командира батальона Грищенко. Он писал:
«… Препровождаю задержанного нашими бойцами подозрительного человека. Говорит, что бежал из Люблина, из тюрьмы и, узнав о том, что в этих местах действуют советские партизаны, решил присоединиться к ним, чтобы бороться за родную Польшу против фашистов».
— Доставить задержанного! — приказал связному Королев и, обратившись к Семенюку, предложил ему вызвать немедленно в штаб переводчика Андрейку.
Это был мальчик из Польши, на глазах у которого гитлеровцы вырезали всю его семью — отца, мать, двух сестренок и брата. Чудом ему удалось спастись. Он долго скитался в лесу, встретился с нами и теперь был побратимом нашего коменданта Ивана Коржа.
Андрейка прекрасно владел польским языком и удовлетворительно русским.
Вскоре он вместе с Семенюком явился в помещение штаба.
Ввели задержанного. Это был сутулый мужчина среднего роста, лет тридцати пяти, худощавый, лысый, с угрюмым выражением чуть рябоватого лица. Несуразной шишкой торчал крупный нос. Одет задержанный был бедно. Держался спокойно. Разве слишком часто опускал глаза.
В глаза бросался громадный кадык, бегавший то вверх, то вниз под кожей морщинистой шеи.
— За что, дорогой гость, сидел в тюрьме? — спросил Семенюк.
— Увел двух коней из-под Белгорая.
Королев и Семенюк переглянулись.
«Обычные кадры гестапо», — промелькнула у обоих одна и та же мысль.
Человек шумно проглотил слюну.
— Что с вами? Вам нездоровится? — спросил Королев.
— Он говорит, — перевел ответ Андрейка, — что очень голоден… двое суток во рту маковой росинки не было.
— Накормить! — приказал Королев.
Семенюк распорядился, и через десять минут в избу внесли порядочных размеров чугунок с наваристым жирным борщом, кашу и ковригу хлеба.
Задержанный ел как одержимый.
Опорожнив чугунок, отвалился, наконец, от него, еле дыша. Через силу видно съев еще с полтарелки каши, сидел на лавке, хватая раскрытым ртом воздух, будто вытащенная на берег рыба.
Временами «гость» судорожно дергал ногой.
— Что с вами? Что вы ногой все дергаете? — подошел к нему Семенюк.