Человечество: История. Религия. Культура Древний Рим
Шрифт:
Когда консулы явились в собрание, а обмен речами обернулся перебранкой, один из них на вопрос трибуна, почему не может стать плебей консулом, дал ответ, быть может и верный, но почти бесполезный в споре. Он сказал, что никто из плебеев не посвящен в птицегадания, из-за чего децемвиры и запретили им браки с патрициями, чтоб сомнительное потомство не поколебало чина обряда. Отказ посвящения в тайны птицегаданий на том основании, что бессмертные боги якобы гнушаются плебеями, особенно распалял их гнев. Страсти – ведь и трибун плебеям попался горячий, и сами они упрямством могли с ним поспорить – улеглись не прежде, чем побежденные сенаторы уступили в споре о смешанных браках, рассчитывая прежде всего на то, что трибуны либо вовсе откажутся от требования о консульстве для плебеев, либо отсрочат его до конца войны, между тем как, удовлетворенные законом о браках, плебеи не станут противиться набору.
Однако победою над сенатом и своим влиянием на плебеев Канулей столь возвысился, что другие трибуны, подстрекаемые к соперничеству с ним, принялись всеми силами отстаивать свое предложение и препятствовать набору как раз тогда, когда слухи о войне стали усиливаться день ото дня. Консулы совещались со знатнейшими сенаторами с глазу на глаз – ибо в открытую действовать через сенат из-за вмешательства трибунов было невозможно. Было ясно, что уступить победу придется либо врагу, либо согражданам.
После всех совещаний решили, чтобы сенаторы допустили избрание военных трибунов с консульской властью – и из патрициев и из плебеев без различий, в порядок же избрания консулов никаких изменений внесено не было. И этим удовольствовались и трибуны, и простой народ.
Были назначены выборы трех трибунов с консульской властью. Исход их показал, что с одними настроениями борются за свободу и достоинство и с другими – выносят беспристрастное решение, когда борьба уже окончена. Ведь трибунами народ выбрал одних патрициев, довольствуясь уже тем, что с интересами плебеев посчитались.
На триста десятый от основания Рима год [444 г. до Р.Х.] впервые вступили в должность военные трибуны, заместившие консулов: Авл Семпроний Атратин, Луций Атилий и Тит Клуилий.
10) Учреждение должности цензора
Затем консулами были избраны Марк Геганий Мацерин во второй и Тит Квинкций Капитолин в пятый раз [443 г. до Р.Х.]. Этот же год дал начало должности цензоров, сначала малозначительной, а потом так возвысившейся, что цензорам подчинялись римские нравы и образ жизни, что в сенате и во всаднических центуриях им сделалось подвластно вынесение приговоров о достойном и недостойном, что им подчинены были общественные и частные постройки, что сбор податей с народа римского был отдан на полное их усмотрение. Установление это ведет начало свое от того, что консулам нельзя было более отсрочивать вот уже много лет не проводившуюся перепись граждан, однако угроза войны с окружающими народами мешала им взяться за дело. В сенате было высказано мнение, что эту хлопотную и малоподобающую консулам обязанность следует возложить на особых должностных лиц, под началом которых трудились бы писцы и хранители дел и которым вверялось бы проведение переписи. Итак, сенаторы с радостью, ибо в государстве стало больше – пусть и незначительных – должностей для патрициев, ее учредили, надеясь и на то, что уже само богатство тех, кому она будет вверена, придаст этой почетной обязанности законную внушительность.
11) Заговор Спурия Мелия
Затем наступило консульство Прокула Гегания Мацерина и Луция Менения Ланата [440 г. до Р.Х.], памятное многими напастями. Начались они с голода; год ли был неурожайный, или, соблазнившись городской жизнью и сходками, земледельцы оставили невозделанной пашню – точно неизвестно. Патриции винили плебеев в праздности, а народные трибуны – то патрициев в коварстве, то консулов в нерадивости. Наконец, плебеи без помех со стороны сената добились того, что распорядителем продовольственного снабжения избрали Луция Минуция. Он разослал сушей и морем посольства к соседним народам, но тщетно – лишь из Этрурии подвезли немного хлеба, – и занялся распределением остатков, принуждая всех объявлять об имеющихся запасах и продавать излишки сверх положенного на месяц, урезая дневной паек рабов, обвиняя и тем обрекая народному гневу хлеботорговцев. Строгими мерами он скорее обнажил, чем ослабил, нужду, и многие потерявшие надежду, чтоб не испускать дух в мучениях, закутав голову, бросались в Тибр.
Тогда Спурий Мелий из сословия всадников – по тем временам богач – показал худший пример того, как с дурными намерениями браться за доброе дело. На свои деньги скупив через гостеприимцев и клиентов хлеб из Этрурии – что уже само по себе было помехой общественному снабжению, – он устроил раздачи, чтобы дарами привлечь к себе плебеев. Всюду, где он ни появлялся, он с гордым видом, неприличным частному человеку, ходил в окружении благодарной и исполненной надежд толпы плебеев, обещавшей ему верное консульство. Но так как дух человеческий не довольствуется тем, что дарует ему судьба, то и Мелий вознесся в мечтах слишком высоко. Коль скоро ему и консульство пришлось бы захватывать вопреки воле отцов, он замахнулся на царскую власть – единственное, что стоило таких затрат и вознаграждало за борьбу в будущем. Приближались выборы консулов, и, поскольку план действий еще не составился и не вполне созрел, это обстоятельство и погубило дело.
Консулом в шестой раз стал Тит Квинкций Капитолин – человек наименее удобный для того, кто замыслил переворот, с ним был избран Агриппа Менений по прозвищу Ланат [439 г. до Р.Х.]. Едва консулы вступили в должность, Луций Минуций представил в сенат достоверные (ведь у обоих до?ма толклись одни и те же люди) сведения о том, что в доме Мелия имеется склад оружия и бывают сходки и сам он наверняка замыслил стать царем. Время совершить задуманное еще не настало, но все уже улажено: трибуны подкуплены и готовы предать свободу, а среди вождей толпы уже распределены обязанности. С доносом он чуть было не опоздал, поскольку хотел удостовериться вполне, что раскрыл действительно важное дело.
Когда все это было выслушано, знатнейшие сенаторы в один голос разбранили и прошлогодних консулов – за то, что при их попустительстве состоялись раздачи и сходки, и консулов новых – за то, что те дожидались, пока распорядитель продовольствия донесет сенату о деле, которое именно от консула требовало не только расследования, но и кары за него. Тит Квинкций же возразил, что консулов бранят понапрасну, ведь они связаны законом об обжаловании, внесенным для ослабления их власти, и если им хватает духу свершить возмездие, соответствующее тяжести преступления, то полномочий на это они не имеют; тут нужен не просто храбрый человек, но свободный, не связанный путами закона. (12) А потому он намерен назначить диктатором Луция Квинкция: вот человек, достойный этого звания.
Всеми одобренный, Луций Квинкций поначалу отказывался и все спрашивал, как это понять, что именно ему, уже старику, доверено столь опасное дело. Затем, когда отовсюду раздались голоса о том, что в этой старческой душе не только разума, но и доблести хватит на всех остальных, когда засыпали его вполне заслуженными славословиями, а консул не отступал, тогда и обратился Цинциннат к бессмертным богам с мольбами о том, чтобы в столь тревожные времена старость его не принесла государству позора или урона. Консул объявил Луция Квинкция диктатором, а тот назначил начальником конницы Сервилия Агалу.
На следующий день, расставив стражу, диктатор явился на форум. Люди Мелия недоумевали, из-за каких таких напастей, из-за какой внезапной войны у государства возникла нужда в диктатуре или в Квинкции, которому перевалило за восемьдесят. Но они недолго пребывали в неведении. Сервилий, начальник конницы, посланный Цинциннатом к Мелию, сказал ему: «Тебя вызывает диктатор». Побледнев, тот спросил зачем, и, когда Сервилий заявил, что надобно ему держать ответ, чтобы снять обвинение, внесенное в сенат Минуцием, Мелий попятился к своим. Когда же служитель по приказу начальника конницы повел его, Мелий с помощью спутников вырвался и побежал, слезно умоляя римских плебеев поверить ему, говоря, что патриции решились погубить его за оказанные им плебеям благодеяния. Агала Сервилий догнал кричащего и заколол его на виду всех граждан. Забрызганный кровью, он объявил Цинциннату, что вызванный к нему Мелий оказал сопротивление и подстрекал толпу, за что и поплатился по заслугам. «Честь и хвала тебе, Гай Сервилий, за спасение государства!» – ответил диктатор.