Человек и дельфин

Лилли Джон Каннингам

По-видимому, дельфины используют эти свои возможности для воспроизведения «человекообразных» звуков. У нас есть магнитофонные записи звуков отдельных животных, содержавшихся в изоляции, которые могли издавать кряканье и свист одновременно. Таким образом, два механизма, связанных с издаванием этих звуков, очевидно, могут действовать независимо друг от друга. Однако, когда мы впервые услышали эти звуки, напоминающие скрежет и скрип, они показались нам сильно отличающимися от звуков, издаваемых человеком. Мы можем производить губами непристойные звуки, которые приближаются к дельфиньим, но они не так резки и четки, как звуки, издаваемые этими животными, Тот факт, что они могут модулировать свои пульсирующие звуки, подражая нашему голосу, показывает, что они очень хорошо регулируют деятельность соответствующих групп мышц.

Один из механизмов, ответственных за образование этих звуков, используется для испускания звуков в воздушной среде. Он расположен в начальной части воздухоносных путей, под дыхалом. В дыхале есть своеобразный клапан, напоминающий язык ("пробка"), которым дельфин может манипулировать с большой ловкостью. В этой же части воздухоносных путей имеется несколько воздушных мешков и «губообразных» структур (складок). Другой механизм расположен далеко от дыхала, в глубине воздухоносных путей — в глотке. Каждый из этих механизмов может быть использован для производства звуков под водой. (Мышцы, окружающие дыхало, также очень подвижны, в чем можно убедиться, наблюдая за областью дыхала при содержании животного в маленьком аквариуме. Эти мышцы напрягаются, когда животному больно, и расслабляются, когда оно явно испытывает удовольствие.)

Наблюдая за областью дыхала, можно заметить, как оно двигается всякий раз, когда животное издает звук. Можно видеть также, как оно двигается в тот момент, когда животное, по всей вероятности, издает звуки, лежащие вне нашего диапазона слышимости.

Я проводил опыт с дельфином № 6, который нажимал на рычаг, чтобы вызвать самораздражение. После нескольких часов дельфин внезапно стал нажимать на рычаг все чаще и чаще. У него начался эпилептический припадок (grand mal), и волны мышечных сокращений пробегали по всему телу. Вдруг, так же неожиданно, все движения прекратились и животное совершенно затихло. В этот момент я внезапно понял, что у него был эпилеп тический припадок, вызванный слишком сильным раздражением участка мозга, расположенного вблизи двигательной коры. Припадки, подобные этим, весьма обычны при чрезмерном раздражении коры мозга у обезьян и людей.

К этому времени животное мощными хлопающими движениями грудных плавников разбрызгало воду из аквариума по всей лаборатории. Пришлось прикрыть электронную аппаратуру пластмассовыми чехлами. Между тем животное совершенно не дышало. По всей ве роятности, оно находилось без сознания, в глубокой коме, такой, какая бывает у обезьян и людей, только что перенесших эпилептический припадок.

Внезапно возобновились сокращения мышц всего тела и появились чрезвычайно быстрые плавательные движения, в которых я узнал "аноксическое беспокойство" (по терминологии, принятой в Маринлэнде), предвещающее смерть. Затем дельфин затих навсегда.

Эта смерть очень опечалила нас, и довольно долго мы оплакивали наше замечательное животное. Даже спустя три года воспроизведение магнитофонной записи всех обстоятельств этой смерти все еще вызывает у меня чувство горечи по поводу утраты такого превосходного дельфина. Еще раз из-за нашего невежества смерть ворвалась в наши опыты. Медленно, но верно постигали мы разницу между нами и этими животными и то, какими непоправимыми могут быть наши ошибки. (В 1960 году я наконец почувствовал, что мы научились в течение длительного времени работать с дельфинами, не нанося им вреда. Но можно ли быть в этом вполне уверенным?)

Отпрепарировав мозг этого животного, мы определили область, в которой находились электроды. Они располагались непосредственно позади области, соответствующей передней лобной коре у человека, и над структурой, соответствующей орбитальной коре у человека, вблизи двигательной зоны дельфиньего мозга. Несмотря на растерянность и скорбь, мы должны были продол жать исследования: мы были обязаны узнать истину.

К счастью, следующий дельфин (самка) оказалась ревой. Как только ее вынули из бассейна и отделили от других животных, она стала непрерывно издавать дыхалом (в воздушной среде) сигналы бедствия. После того как мы поместили ее на ремнях в аквариум, мы обнаружили, что ее грудной плавник искривлен, а плечо крайне чувствительно. Когда мы уменьшили давление на плечо, она прекратила издавать крики бедствия.

Позднее, при переноске, изменяя ее положение, мы снова причинили ей боль и снова услышали сигналы бедствия. По-видимому, каждый раз, когда ей причиняли боль, она издавала сигналы бедствия. Это оказалось полезным индикатором в опыте.

Мы ввели электроды в ее мозг, как оказалось, в точку, расположенную в таламусе. Мы обнаружили, что раздражение вызывает усиленное дыхание, — вдох и выдох резко сменяли друг друга, так что дыхание напоминало кашель. Этот эффект был очень резко выражен и продолжался спустя некоторое время после прекращения раздражения. (Иногда бывает опасно слишком быстро прогонять через дыхательные пути млекопитающего большие количества воздуха, так как можно вы вести из организма столь много углекислого газа, что животное погибнет.) Мы прекратили раздражение этого участка и перешли к соседнему.

Когда мы начали раздражение соседней зоны при критической величине тока, животное внезапно стало издавать сигналы бедствия. Когда мы уменьшили ток, сигналы бедствия прекратились. Было высказано предположение, что кончик электрода попал в одну из отрицательных мотивационных систем. Мы решили проверить это предположение с помощью метода нарастающего раздражения.

Метод нарастающего раздражения был разработан на обезьянах макаках. Обезьяне наносили серию раздражений, которые начинались с нулевой интенсивности и постепенно в течение 15 секунд нарастали до уровня, который животное уже не может вынести. Искушенное животное нажимает на выключатель, чтобы прекратить постепенно нарастающее раздражение, прежде чем оно достигнет непереносимого уровня.

Поднимая морду этой самки вверх, я показал ей 3–4 раза (впервые в ее жизни), как надо нажимать на выключатель. Она быстро усвоила необходимые движения и выключала нарастающее раздражение при токе, более слабом, чем тот, при котором она начинала издавать сигналы бедствия. После этого, когда мы выключали ток, она немедленно переставала нажимать на выключатель. Если же мы снова включали ток, то реакция наступала без какой-либо задержки и животное сейчас же начинало его выключать.

Действия этой самки были прямо противоположны действиям обезьяны. Обезьяна пропускала момент включения и допускала возрастание величины тока до макси мума, после чего раздражение становилось настолько сильным, что она впадала в панику, если не могла сразу выключить ток. Самка же дельфина никогда не допу скала, чтобы ток достигал такой силы. Мы нашли, что ее порог обнаружения "неприятного ощущения" при данных условиях был крайне низок, ниже, чем мы когда либо обнаруживали у обезьян, — приблизительно 0,3 миллиампера.

В отличие от предыдущего дельфина-самца, у которого раздражали систему поощрения, у этого животного раздражали наказующую систему, и оно никогда не издавало звуков по собственной инициативе. Единственной звуковой реакцией, которую мы смогли получить при раздражении отрицательной системы, был сигнал бедствия-стереотипный, повторяющийся и временами пронзительный.

Полученные данные напомнили нам постоянные советы дрессировщиков о том, что лучший способ сделать дельфина общительным и игривым — это поощрять его. Наказывая дельфина, нельзя добиться от него никакого сотрудничества; он будет просто уплывать и избегать человека, который его наказывает. Позднее мы обнаружили, что среди смелых и «напористых» животных встречаются поразительные исключения, как наш Элвар или флиппи I из Маринлэнда, который был первым дрессированным дельфином.