Человек из двух времен. Дворец вечности. Миллион завтра
Шрифт:
— Познакомьтесь с нашим антропологом, доктором Виллисом, — сказал стоявший рядом Шторх. — Идите с ним и делайте уколы всем мужчинам, возраст которых он оценит на шестнадцать и более лет.
— Шестнадцать?! Это официально установленная граница?
— Да. Вас это удивляет?
— Пожалуй, это слишком рано для…
— Это натуристы, мистер Карев. На-ту-ри-сты! Не думайте, что лишите кого-то весеннего дыхания первой любви или чего-то в этом роде. В шестнадцать лет некоторые из них уже полностью бессильны.
— И все же это, пожалуй, слишком рано, — упирался Карев, поглядывая искоса на Виллиса, который был остывшим и имел совершенно седые брови, выгнутые, как
— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал Виллис. — Но мы имеем дело с людьми, которые отбросили все ценности нашего общества. Разумеется, они имеют на это право, и нам вовсе не в радость навязывать кому-либо бессмертие. Но мы все же не позволим, чтобы они лишали жизни других.
— Для агитации сейчас не время и не место, — энергично вставил Шторх. — Я советовал бы вам, мистер Карев, вернуться в лагерь и отдохнуть. Если вы не в силах справиться с заданием, то только напрасно расходуете свое и чужое время. Ну так как, вы делаете эти уколы, чтобы я мог перейти в другую часть деревни, или мне остаться и делать их самому?
— Я сделаю это, — буркнул Карев, открывая сумку. — Простите меня, но меня это несколько задело.
— Не беда, — Шторх сделал знак рукой, и к нему подошли четверо мужчин. Новая группа быстро двинулась вперед и исчезла между хижинами.
— Начнем с этих трех, — сказал Виллис, указывая на схваченных туземцев.
Двое из них тут же успокоились, зато третий принялся вырываться с удвоенной силой, ему было немногим более двадцати лет, и сильные руки со слегка выступающими на бицепсах венами говорили о постоянной изнурительной работе. Двое держащих его людей едва не упали, поскользнувшись в грязи. Карев бросился вперед, держа наготове пистолет для уколов. Туземец с искаженным страхом и ненавистью лицом отпрянул перед ним так стремительно, что оба мужчины, нагруженные снаряжением, рухнули вместе с ним на землю.
— Чего вы ждете? — рявкнул один из них, потеряв терпение.
— Простите.
Карев обежал их, заходя сзади, и выпустил заряд в жилистую шею туземца. Жертва обмякла. Мужчины осторожно отпустили его и поднялись с земли. Карев обошел остальных, чувствуя облегчение, когда они с готовностью протягивали руки для уколов, и одновременно презирая их за такую покорность. Не спуская глаз с первого туземца, которому ввел биостат, он заметил, что тот идет к хижине, где его обнимает высокая молодая женщина. Как заботливая мать с ребенка, она стряхнула часть грязи с его одежды. Глаза ее, сверкавшие в полумраке под навесом хижины, медленно открывались и закрывались, как два гелиографа, передавая Кареву сообщение, о смысле которого он мог только догадываться. «Я слишком поспешно бросил Афину, — мелькнула в его голове мысль. — Я должен к ней вернуться».
— Ну, с этим все, — сказал один из группы, вытирая заросшее лицо, мокрое от дождя и пота. — Пошли отсюда.
Карев думал теперь только об Афине.
— А что с женщинами?
— С ними мы не связываемся. Обычно они добровольно являются в какой-нибудь медицинский центр Объединенных Наций. Решение за ними.
— Ах так. — Карев спрятал пистолет в сумку. — Значит, они не в счет?
— Кто говорит, что не в счет? Просто они ни на кого не нападают.
— Смотрите, какие здесь все благородные, — сказал Карев, глядя, как остальные собираются уходить в том направлении, куда ушли Шторх и его группа. — Одну минутку. Я хотел бы поговорить с туземцем, который первым получил укол.
— Не советую делать этого, новичок.
Карев тоже чувствовал, что поступает неразумно, но для него туземец, который так сопротивлялся уколу, был его собственным отражением. Правда, с той разницей, что чернокожему не впрыскивали в кровь дозы Е.80, и значит, настоящий Карев имел над ним преимущество. Осторожно обойдя глазеющих мужчин и детей, он прошел через площадь и приблизился к хижине, где, склонив голову, стоял грязный туземец. Заметив его, женщина отступила в хижину.
— Ты понимаешь по-английски? — неуверенно спросил Карев.
Туземец поднял голову и пронзил его взглядом, отделенный от него молчаливой стеной враждебности, а затем повернулся лицом к стене.
— Прости, — ни с того ни с сего сказал Карев. Он уже хотел вернуться к своим, когда из хижины с устрашающей быстротой выскочила женщина. Она подбежала к нему, сталь блеснула в ее руке, а потом она отступила. Некоторое время он смотрел на торжествующее лицо женщины, затем перевел взгляд на торчащий из его груди нож.
Когда к нему подбежали члены группы Объединенных Наций, он лежал в грязи, недоверчиво покачивая головой.
Глава 9
— Это был очень старый нож, — сказал Шторх. — И это вас спасло.
Карев спокойно смотрел в потолок прицепа, в котором лежал.
— Что со мной? — спросил он.
— Вы выкарабкаетесь. Нож так сточен, что походит на тонкую иглу, а это не самое действенное оружие.
— Я ни на что не жалуюсь.
Поскольку ничего у него не болело, Карев попытался сесть.
— Не так быстро, — удержал его Шторх, хватая за плечо и укладывая обратно. — Вам прокололи легкое, врач вынужден был сделать коллапс легкого.
— Коллапс легкого. Что это значит?
— Это временное явление. Чтобы легкое отдохнуло, не больше. — Шторх оглянулся на кого-то, находившегося вне поля зрения Карева. — Правда, доктор?
— Конечно, — ответил мужской голос. — Нет причин для беспокойства, мистер Карев. Ваше легкое немного кровоточило, но мы остановили и свернули кровь. Сейчас нужно только дать ему отдохнуть.
— Понимаю.
Карев почувствовал тошноту при мысли, что одно легкое в его груди лежит сморщенное. Слабо дыша, он сосредоточился на своих внутренних ощущениях, и впервые в жизни заметил, что вдох начинается не в легких, а в мышцах грудной клетки. Ребра поднимаются, растягивая прикрепленные к ним живые мешки, благодаря чему через рот и нос попадает внутрь не терпящий пустоты воздух. В его случае функционировало только одно легкое. Ожидая, что ему не будет хватать воздуха, во время переноса на носилках из прицепа в машину он старался дышать размеренно.
По возвращении на базу его перенесли в средних размеров куполодом, где располагался пункт медицинской помощи. В одной-единственной палате, кроме его кровати, стояли еще три, свободные, и было тихо и спокойно. Каждые полчаса к нему заглядывала медсестра, дважды заглянул врач по фамилии Реддинг, чтобы справиться о его самочувствии и сообщить, что завтра его отсюда увезут. Оба относились к нему с профессиональной вежливостью, что вызвало у него уныние и чувство бессилия. Общеизвестно, что бригады антинатуристов во всем мире испытывают нехватку людей, готовых служить в них, и редко отказываются от добровольцев, и все же он с самого начала чувствовал, что старожилы считают себя профессионалами, вынужденными время от времени мириться с присутствием любителей. Кенди назвал это синдромом BEAU GESTE. Карев понятия не имел, что такое BEAU GESTE, но чувствовал, что с наступлением вечера его утренний поступок вызовет взрыв смеха в огромном круглом баре клуба Объединенных Наций. Надеясь, что ему приснится Афина и старые добрые времена, он сдался одолевшей его сонливости.