Человек, который бросил Битлз
Шрифт:
Когда БИТЛЗ кончили играть, мое сердце бешено колотилось — я надеялся, что, несмотря на Стюарта, Парнс выберет моих ребят, и тогда они пойдут в гору. Битлы улыбались: они видели, как возбужден Билли Фьюри и как он показывал на них. Парнс встал: «Спасибо, ребята. Это было великолепно.» Он повернулся ко мне: «Алан, пусть они сыграют что-нибудь без басиста. Это можно?» Он сказал это так тихо, чтобы никто, кроме меня не слышал.
Бедный Стюарт! Душа у меня ушла в пятки. Парнс заметил большой изъян в БИТЛЗ. Их мощная живая музыка не могла скрыть тот факт, что Стюарт беспомощен на гитаре. Он никогда особенно и не старался, а просто водил пальцами по грифу — по тем местам, где, как ему казалось, должны быть верные ноты. Он не был музыкантом и не стал бы им никогда. Погрузись он в интенсивный
Я не торопился исполнить просьбу Парнса: не хотел обижать Стю и расстраивать остальных попыткой разбить коллектив. «Ну так что, Алан? Будем слушать группу без басиста или нет? Давайте побыстрее, у нас мало времени.» Я не мог решиться. Наконец, при всех — Дэрри, Кэсс, Рори и Ринго стояли рядом — я сказал Битлам: «Мистер Парнс хочет, чтобы вы сыграли еще один номер.» «О'кей, Эл. Что играть?» «Видите ли… тут есть одна загвоздка…» Я чувствовал себя подлецом. «Какая?» «Мистер Парнс просит сделать один номер без Стюарта. Только один номер. Из чистого любопытства. Понимаете? О'кей?»
Я чувствовал себя так, словно меня застали на месте преступления, когда я пытался утопить чужого котенка. Стюарт был мне ближе других Битлов. Мы часами беседовали с ним о живописи, о выставках, о его картинах. Он никогда не расставался с этюдником. Он мечтал стать великим художником. Но он никогда не обманывался насчет своей игры на гитаре. Других он тоже не пытался обманывать. Да, конечно, он стоял перед публикой и делал вид, что играет, но при этом так стеснялся, что поворачивался спиной к залу — на 3/4, — чтобы зрители не видели, как его руки совершают бесполезные движения. Он любил Битлов, как братьев. Все они были, как одна семья. И вот я собираюсь разрушить эту семью! Это был один из самых гнусных моментов в моей жизни. «О'кей?» — повторил я.
«Нет не о'кей!» — голос принадлежал Леннону. Голос прямой, презрительный, решительный и твердый, как стальной кулак.
«Нет? Ну хоть одну песню!» Я презирал себя. Я должен был предвидеть реакцию. Они были верны друг другу. Острые на язык, они часто делали Стюарта мишенью своих злых шуток, но как только внешний мир начинал угрожать группе, они становились тверды, как скала.
«Ни одной песни, Эл. Извини, но мы не будем играть», — сказал один из них. «Да, Эл, — не будем», — подтвердил второй. «Не пойдет», — добавил третий.
Мне захотелось броситься к ним и обнять, хотя я понимал, что они упускают свой золотой шанс. Но вместо этого я пробормотал: «Прошу вас, ребятки, ради меня…» Но в моем голосе уже не было ни уверенности, ни настойчивости. Ларри Парнс откашлялся и шепнул мне: «Не надо, Алан. Я не хочу сеять раздор, они — хорошие ребята. Хотят быть вместе. Но басист — ужасен, ты должен это признать, хоть ты и менеджер.» На это я ничего не ответил. Кто-то из групп взял несколько аккордов «Лауры», и напряженность несколько спала.
Леннон сказал: «Алан, ты должен знать лучше, чем кто-либо: мы — группа. Все или никто. Берите нас всех вместе или никого. Вот наш ответ.»
Суровый Леннон с добрым сердцем. Мне захотелось хлопать в ладоши. Огни рекламы, сто фунтов в неделю на брата, Парнс, ведущий их по коридорам коварного шоу-бизнеса — все это с презрением отброшено. К черту мир, яркие огни, деньги, славу. Да разве может такое быть? Если бы вы увидели что-нибудь подобное в слащавом голливудском фильме, вы бы просто не поверили, что такое возможно. Ларри Парнс сказал: «В общем, так. Я беру вас играть для Билли. Он хочет вас. И я хочу вас. Вы и сейчас хороши, но будете еще лучше. Басист нам не нравится. Он должен уйти. Если передумаете — дайте мне знать. Только думайте побыстрее.»
Конечно, Ларри был по-своему прав, пытаясь убрать беспомощного басиста. Другое дело, что у него не было никаких шансов добиться этого. Но и он, и Билли Фьюри заметили оригинальность БИТЛЗ уже на этой, ранней стадии их развития. Мое личное мнение подтвердилось, и я очень этому радовался. Поэтому, несмотря на провал «аудиции», а получил мощный стимул для дальнейших попыток протолкнуть БИТЛЗ — даже с гитаристом, который не умел играть.
Ларри вызвал следующую группу, и пока они ее слушали, я отозвал Стюарта в сторону, чтобы сказать ему что-нибудь в утешение. Он начал первым: «Мне очень жаль, Алан. Это все из-за меня.» «Ничего страшного, Стю, не волнуйся.» Разве я мог ругать его за то, что он — не прирожденный музыкант, как остальные? За это не пихают носом в дерьмо. «Послушай, Стюарт, у меня к тебе просьба. Карандаши у тебя с собой?» «Да, вон там», — ответил он, кивая в сторону стула, на котором висела его парусиновая сумка. «Отлично. Нарисуй-ка Ларри и Билли. Это им понравится. Ты знаешь, какие они, эти люди из шоу-бизнеса: им нравиться думать, что они всегда в центре внимания.» Стюарту моя идея не понравилась: «Но зачем?» «Чтобы показать им, что БИТЛЗ — не какая-нибудь заурядная группа, что у вас есть и другие художественные способности, кроме музыкальных». Я рассчитывал на то, что рисунок Стюарта, сделанный на месте, создаст Битлам благоприятный имидж в глазах Парнса и Билли и сгладит неприятное воспоминание об их отказе прогнать своего товарища. «Нет, я не буду рисовать. Они хотели от меня избавиться. Черта с два!» «Ну пожалуйста, Стю. Для меня. Тебе это всего на пару минут.» Мне с трудом удалось уговорить Стюарта. «Ну, бог с ними. О'кей. Только скажи им.» Парнс и Билли с удовольствием согласились позировать. Стюарт быстро сделал рисунок, подписал его и вручил Парнсу. «Спасибо, — сказал Парнс, — мы на тебя не в обиде. Не обижайся и ты на нас.» «Не волнуйтесь, со мной все в порядке», — сказал Стюарт. Но я-то хорошо знал Стюарта: он будет волноваться и переживать, что погубил шансы БИТЛЗ. Такой уж он был: всегда копался в себе, обвинял и казнил себя.
Другие группы не вызвали у Парнса и Фьюри никакого энтузиазма. После прослушивания я повез гостей в южную часть города, к родителям Билли. По пути они опять донимали меня разговорами о Стюарте.
«Эти ребята не в своем уме. Тот парень никогда не выучится играть.» «Скажи им, Эл, что наше предложение остается в силе.» «Постарайся уговорить их, Эл. Они великолепны.» И так всю дорогу до дома Билли. «Ничего не выйдет. Если эти ребята что-то решили, переубеждать их бесполезно. Я, конечно, попробую. Только все это приведет к тому, что я надолго настрою их против себя.»
Но я не стал делать новых попыток: было ясно, как день, что это абсолютно бесполезно. К тому же, я не хотел сеять между ними семена раздора. Придут лучшие времена, появятся другие шансы. Я был уверен: хорошие времена не за горами.
На обратном пути я заехал в порт. Люблю смотреть, как большие корабли покидают порт, выходят в открытое море. Люблю впитывать в себя экзотические запахи заморских грузов, складированных у причала. Здесь подлинная сущность Ливерпуля. Люблю слушать разговоры докеров, наслаждаясь их грубоватым, но теплым юмором. Река Мерси, извиваясь серой змейкой, выкатывалась передо мной в море. Я услышал гудки парохода, медленно плывущего в сторону Ирландского моря, чтобы взять затем курс на Нью-Йорк. В те годы огромные лайнеры перевозили массу пассажиров из одного порта в другой. Я купил рыбы с чипсами и пошел вдоль причала. Учуяв поживу, надо мной закружились чайки. Над Мерси нависла тяжелая грязная туча. Она двигалась в сторону Честера и Виррола. Ни намека на ясное солнышко. Господи, подумал я, какой шанс упустили БИТЛЗ! И я вместе с ними.
Я зашел в портовый паб. Там было тепло и уютно. Слышался гортанный ливерпульский говор и отдельные взрывы смеха. Кто-то затянул матросскую песню, но вскоре она перешла в пьяное бормотание. Я сидел, опустив глаза в свою кружку «черно-рыжего» (это смесь светлого пива с темным «гиннесом»). В паб вошли трое. Одного из них я знал: когда-то он работал у меня в «Джеке» вышибалой, а потом стал портовым рабочим.
«Что с тобой, Эл, мать твою за ногу?! У тебя такой вид, словно ты потерял фунт и нашел пенни. Держись бодрей, так тебя расперетак. На-ка, выпей!» «Спасибо, Харри. Я буду пить пиво. Хотя настроение такое, что не мешало бы нарезаться».