Шрифт:
* ПРОЛОГ *
Во всем, что с ним произошло в тот день, был виноват лишь сам Франц: устанавливая предыдущим вечером будильник, он не включил звонок. Разбудили его, в результате, гулявшие по лицу лучи солнца — и всего лишь за 22 минуты до выхода из дома. Обычный утренний распорядок (горячая ванна, завтрак под новости CNN и кофе на веранде) был безвозвратно нарушен: Франц лишь успел принять душ, почистить зубы, проглотить бутерброд с сыром и запить его холодным молоком. В 8:42 он уже выводил машину из гаража. Езды до Университета, при удачном варианте, всего тринадцать минут, да еще пять минут бегом до аудитории — глядишь, можно поспеть, если по дороге не будет пробок. А в самом крайнем случае — подождут студенты пару минут … Выруливая на автостраду, Франц опять услыхал этот странный скрежещущий звук в моторе купленной месяц назад хонды.
Воздух с ровным гулом обтекал машину, на бледно-голубом небе покачивалось бледно-желтое солнце.
«Сдаюсь! — сказал Франц самому себе, — Утро безнадежно испорчено и через час должно быть забыто … в десять ноль-ноль начну день с нуля. Дело номер один: проверить вчерашнюю идею насчет того интеграла, а то ведь два месяца взять не могу, а из-за этого и вся задача застряла на мертвой точке! Дело номер два: часа, скажем, в четыре заехать за сыном (не видел его недели две) — вот только куда с ним пойти, непонятно. Зоопарк — надоел, в кино ничего путного не идет. Ладно, что-нибудь придумаем … Ну, а для вечера и придумывать ничего не надо — вечером опять будет Лора, будет прохладная майская ночь и лорины руки, всегда теплые, с длинными тонкими пальцами …» Франц заметно воспрянул духом. Как все просто — после лекции он спустится на десятый этаж, войдет в лорину комнату и скажет: «Привет! Давно хочу спросить — отчего у тебя такой длинный хвост?»; а она засмеется и ответит: «Это чтобы больше нравится тебе, моя внученька!» Плохое настроение и подспудное раздражение по поводу застопорившейся работы исчезли окончательно. Подумаешь, интегралы расходятся и ничего не факторизуется, — с этим он разберется, обязательно разберется. Может, Роджер чего подскажет, а не подскажет, так и сам Франц посидит, подумает и разберется. Ему лишь тридцать три, так что месяц-другой роли не играет. Убил же он на двумерную задачу полтора года, а какая изящная получилась работа …
За окном машины проносились последние пригородные коттеджи, аккуратно подстриженные газоны, игрушечные фонарики на тонких ножках. Не сбрасывая скорости, Франц въехал в город и — ч-черт! — сразу же застрял у светофора. Медленно текли секунды, и, когда зажегся зеленый свет, он рванул с места так, что завизжали шины. Около следующего светофора опять пришлось стоять — секунды текли, складываясь в минуты. Франц начал нервничать: он не любил опаздывать. Остаток пути он гнал на восьмидесяти километрах в час, и, все на тех же восьмидесяти, выскочил на площадь перед главным входом в Университет.
Тут-то все и произошло.
С тротуара прямо под колеса его машины метнулась какая-то шальная старушка с огромной сумкой через плечо — Франц вывернул руль влево и резко затормозил. Это было ошибкой: сзади ему поддал нивесть откуда взявшийся BMW, и машину выбросило на встречную полосу. Последним впечатлением Франца был огромный грузовик, почему-то толчками (показалось?) надвигавшийся на его хонду. Потом раздался беззвучный удар, тысячи извилистых трещин змейками пробежали по ветровому стеклу. Франца подняло с сиденья и мягко потащило вперед … Боли он не почувствовал (не успел?), просто все вокруг отчего-то прекратилось.
* РЕГИСТРАТУРА *
1. Коридор
Сколько времени он пробыл без сознания — Франц не знал, ибо часов на его руке почему-то не оказалось. Он сидел в глубоком кожаном кресле, на подлокотнике которого стояла медная пепельница с дымящейся сигарой. Кресло располагалось у стены уходившего вправо и влево коридора, напротив находилась коричневая дубовая дверь с непонятной табличкой 21/17/Р. Где-то за дверью одиночно тюкала пишущая машинка.
Франц помотал головой, пытаясь отогнать окутывавшую его странную сонливость. «Что ж, сонливость как единственный результат автокатастрофы — не так уж плохо, а, приятель? Или я … того … пострадал?» Он неуклюже встал, и задетая локтем пепельница с грохотом покатилась по полу. Франц подобрал ее и погасил окурок (он не курил), потом несколько раз топнул ногой. Да-а, … если не считать странного-таки ощущения сонливости, он чувствовал себя в полном порядке; одет в те же джинсы, свитер и ботинки, в которых выехал сегодня
И у него сразу же закружилась голова.
Коридор уходил в бесконечность. То есть, буквально — в бесконечность. Через каждые десять метров в левой стене располагались двери, против которых стояли типовые кожаные кресла с одинаковыми медными пепельницами на подлокотниках (дымившихся сигар, правда, не имелось). Стены коридора были выкрашены неброской серой краской, на полу лежал линолеум блеклых коричневых тонов. Над дверями красовались большие стеклянные табло с выключенной сейчас подсветкой. Франц прошел вперед — на следующей двери висела табличка 22/17/Р. Дверь была заперта (он подергал за ручку), и никаких звуков оттуда не доносилось. Еще дальше виднелась дверь с табличкой 23/17/Р.
Он крепко зажмурился, а потом снова посмотрел вперед.
И еще раз увидел: бесконечность.
«Дано: бесконечный коридор и запертые двери. Начнем с коридора — я твердо убежден, что бесконечных коридоров не бывает. Или все же бывает? — как всякий порядочный ученый, Франц чувствовал необходимость верить своим глазам, — Скажем так: вообще не бывает, а здесь бывает … С коридором разобрались быстро (ха-ха-ха!), теперь — что у нас с дверями?… Все пронумерованы, причем как-то непонятно: что означает повторяющаяся комбинация 17/Р? И вообще, с этой нумерацией что-то не то, что-то здесь обязательно нужно понять. Сейчас, сейчас … Господи, да проясни же мне мозги! Ага, вот оно: если вправо нумерация дверей увеличивается, то ведь налево-то она должна уменьшаться? А значит, где-то есть дверь с табличкой 1/17/Р, первая дверь! То есть, в том, левом, конце коридор не может быть бесконечным!» Лихорадочное возбуждение овладело Францем, сонливость исчезла — он резко повернулся и торопливо зашагал по коридору, стараясь не смотреть вперед. По неясной причине вопрос о начале коридора приобрел жизненную важность: Францу казалось, что, прислонившись спиной к тупику возле первой двери, он получит точку отсчета и сможет понять хоть что-нибудь. Он ускорил шаг. Перед глазами проплывали двери, взглянуть вперед он по-прежнему не решался. 10/17/Р, 9/17/Р, 8/17/Р … почти перейдя на бег и громко топая, Франц миновал дверь с табличкой 2/17/Р. Секундой позже в поле зрения вплыла желанная дверь 1/17/Р, однако коридор (что за черт?) и не думал кончаться. Догадка забрезжила в его мозгу … так что, когда появилась табличка 0/17/Р, Франц почти не удивился. Сделав по инерции еще несколько шагов, он посмотрел перед собой (эхо его шагов, отражаясь от стен, убежало по ломаной линии вперед, вперед, вперед …). Коридор был бесконечным и с этого конца, а очередная дверь, как и следовало ожидать, имела номер -1/17/Р.
Шаркая ногами от разочарования и внезапно навалившейся усталости, Франц рухнул в ближайшее кресло. Почему-то мешали руки … впрочем, понятно почему: все это время он таскал с собой пепельницу и окурок сигары. Франц умостил их на подлокотнике кресла и задумался: перспектив видно не было, хотя … Да, действительно, ведь возле «его» двери, двери 21/17/Р, он слышал стук пишущей машинки. Франц встал и поплелся назад. Обратная дорога показалась намного длиннее; он тащился, погрузившись в угрюмое отупение, и не сразу заметил, что к звуку его шагов примешиваются равномерные щелчки. Он посмотрел вперед: стеклянное табло над одной из дверей мигало. Никакого возбуждения на этот раз Франц почему-то не испытывал и даже не ускорил шаг. При ближайшем рассмотрении табло мигало как раз над дверью 21/17/Р: «Входите» — прочитал он и вяло постучал. За дверью послышался грохот, будто там уронили что-то тяжелое, однако ответа не последовало.
Франц нажал на дверную ручку и шагнул вперед.
2. Комната 21/17/Р
Комната, где он оказался, была невелика и захламлена. Вдоль стен стояли коричневые допотопные шкафы мореного дерева с застекленными дверцами — сквозь пыльные стекла виднелись неровные ряды картонных папок. На шкафах и под шкафами неопрятными грудами лежали конторские книги, из стоявшей в углу урны извергался поток скомканных бумаг и разорванных бланков («Бланков чего?…» — неуверенно подумал Франц). В другом углу, прямо на полу, лежала на боку (?) пишущая машинка. Посередине комнаты высился монументальный двухтумбовый стол, заваленный толстым слоем бумажного хлама; позади валялось обшарпанное кресло. Перед столом стоял стул. Комнату освещало скудное мерцание лампы дневного света, окон не было. Людей тоже.