Человек, который ищет (Сборник НФ рассказов болгарских писателей)
Шрифт:
— Ты непрошеный гость в нашем времени. Для Рима ты опаснее, чем сто тысяч восставших гладиаторов. Тебе остается только умереть.
Историк улыбнулся:
— Как ты можешь убить того, кто родится через две тысячи триста лет?
— Попробую. Ты готов?
Человек из будущего кивнул.
Крас дунул в маленький костяной свисток. У входа вырос центурион с несколькими легионерами. Претор молча опустил вниз большой палец. Таким знаком римские императоры лишали пощады побежденного на арене гладиатора.
Историк глубоко вздохнул. Через час «Одиссей» начнет свой полет сквозь время.
Воины быстро привязали его к свободному кресту. Их привычные пальцы не причинили ему неприятных ощущений. Но вдруг
Время остановило свой ход. Он провалился в глубину ужасающего безмолвия. Красное облако застилало глаза. И тут он вспомнил слова кибернетика, что любое нарушение пространственно-временной структуры превращает нарушителя в постоянного героя вечно повторяющихся событий. И эта неотвратимость вечного круговорота риска, поиска и смерти была страшнее агонии на грубом кресте Виа Аппиа.
СВЕТОСЛАВ СЛАВЧЕВ
Последнее испытание
(Перевод И.Мартынова)
Красные круги плыли перед глазами. Во рту был солоноватый привкус крови. Невыносимая боль, казалось, пронизывала каждую клетку тела…
Ферн приподнял веки. Багровая тьма сменилась знакомым мягким синеватым полумраком каюты.
«Ну, отпусти же…» — подумал он, и когда новая волна слабости, гася проблески сознания, захлестнула мозг, какая-то его частица продолжала сопротивляться. Сквозь колеблющуюся пелену он видел, как перемигиваются огоньки на пульте управления, мечутся на экранах кривые. Все предметы вокруг то надвигались на него, становясь до боли в глазах яркими и контрастными, то отступали, расплываясь в туманные пятна.
Через некоторое время приступ кончился. Тяжесть исчезла. Осталась только ломящая боль в висках. Не глядя на пульт, он чувствовал, что двигатели работают нормально.
— Спускаемся, — услышал Ферн чей-то голос рядом. — Туго пришлось.
Он обернулся: в соседнем кресле сидел тот, ради кого он летел. Если бы Ферн не знал, с кем летит, то едва ли обратил внимание на неестественный румянец спутника и чрезмерно точные и уверенные движения его рук. Но все же в нем не было ничего особенного. Таких пилотов, как он, было много. Чего и кого не встретишь на экспериментальной базе! На этой забытой богом окраине Галактики появлялись и юнцы, обуреваемые надеждой открыть что-то доселе не открытое, и списанные астронавигационной комиссией старые космические волки, которых экспериментальная база принимала на работу, сквозь пальцы глядя на параграфы устава. Трудно было и предположить, с кем тебя здесь могут свести недолгие межпланетные рейсы. Но об этом спутнике Ферна предупредили. Его звали Ариэль. Он успешно прошел все испытания. Его рейс на Тамиру — последняя проверка.
Дурацкое имя, подумал Ферн, снова опускаясь в кресло. Где-то он его уже слышал, но не мог вспомнить где. Те на базе, наверное, совсем спятили, если дают антропоидам такие имена. Но это не его дело. Был рейс, была задача — сравнительно простая, а с кем лететь — не так уж важно.
— Спускаемся, — снова повторил Ариэль.
Ему не откажешь в такте. Другой на его месте замучил бы Ферна вопросами: лучше ли ему стало, не выбрать ли новую орбиту, а потом бы долго и нудно рассказывал, когда и как он потерял сознание и что в эти мгновения они были на грани катастрофы, умалчивая о том, что три контрольных автомата всегда в таких случаях могут обеспечить безопасную посадку. Если приступ и имел какое-то значение, то только для пилота, напоминая ему, что скоро настанет пора предстать перед Комиссией.
Ферн с усилием протянул руку и включил бортовые иллюминаторы. Хрустальные округлые линзы сверкнули, как зрачки огромного зверя, и в них на угольно-черном фоне появился багровый диск планеты, покрытый как паутиной сетью переплетающихся темных линий. Ее верхний край был немного светлее, и линии проступали на нем более четко. Это была Тамира — одна из наиболее изученных планет, каждый камень которой описан в астронавигационных справочниках. Ничего особенного: атмосферы нет, жизни нет, единственная достопримечательность построенная в начале века небольшая астрофизическая станция, которую обслуживали немного устаревшие автоматы. Люди здесь были излишней роскошью. Вероятно, именно для таких станций, а их у базы были десятки, и налаживали производство антропоидов. Человек в одиночестве здесь долго не выдерживал. Даже самые отчаянные нелюдимы могли протянуть не больше двух месяцев. А потом начинались галлюцинации.
Теперь на базе надеялись, что с появлением антропоидов все изменится к лучшему. Четырнадцать миллиардов кристаллических нейронов, собранных в систему, исключающую психические расстройства. И имитация человеческого тела была сравнительно удачной. Говорили даже, что реакция у антропоидов далеко превышает возможности человека.
— Да-а… — протянул Ферн неопределенно. Ему хотелось сказать что-то утешительное, ободряющее. Все же мало приятного сидеть в одиночестве на какой-нибудь там Тамире под колпаком и слушать Вселенную, даже если твои четырнадцать миллиардов нейронов и кристаллические. Способны ли вообще антропоиды что-нибудь чувствовать или нет — об этом Ферн никогда не задумывался.
— Наверно, чертовски неприятно, когда… — Ферну хотелось спросить своего необычного спутника, что он чувствует, но вопрос получался какой-то дурацкий и совсем не о том, что его интересовало. Ариэль пристально взглянул на него — ну совсем как человек.
— Да, — сказал он. — Дьявольская скука. Боюсь, что не выдержу.
Ферну стадо не по себе. Десятки раз он летал с незнакомыми пилотами, непринужденно болтая о сотнях пустяков. Однако сейчас он не находил слов и не мог отделаться от неприятного ощущения, что на корабле не все в порядке.
— Я понимаю, — сказал Ариэль неожиданно. — Вас смущает мое присутствие.
Ферн кивнул — что правда, то правда.
— И мне нелегко, — добавил Ариэль. — Вы знаете, что… он запнулся на мгновение, — что мы с вами разные. И что сейчас за нами наблюдают.
Ох, эти проклятые стереокамеры — Ферн совсем забыл о них! В шлемы его и Ариэля были вмонтированы миниатюрные телекамеры, и база каждую секунду знала, что здесь происходит, видела и слышала их. Бессмысленно было даже ругаться, давая выход своему раздражению, потому что тех на базе это даже не могло обидеть, только автоматы равнодушно зарегистрировали бы момент «психической неустойчивости». И за какие грехи удовольствие отправиться в этот рейс выпало на его долю! Он никогда бы не согласился, если бы знал… Но что знал? Этого он не мог себе уяснить и, уже совсем выведенный из равновесия, начал всматриваться в иллюминаторы.
Они спускались. Гладкий диск Тамиры превратился в хаотическое нагромождение пиков и плоскогорий.
Уже видны были бездонные расщелины, казавшиеся прежде тонкими нитями паутины. Это были рваные трещины шириной в десятки метров, словно прорубленные в теле планеты циклопами. Тамира, сожженная лучами ее двойного солнца, была мертва. Только в глубине расщелин можно было заметить какое-то движение. Но и это не было жизнью. Там клокотала и пузырилась раскаленная докрасна лава.
Мало приятного оказаться на Тамире. От этой мысли раздражение Ферна против Ариэля улеглось. Судьба антропоидов была не из легких. И кто знает, справятся ли с этой задачей хваленые конструкции базы.