Человек - Луч
Шрифт:
Еще в Биссе к советским кораблям присоединились китайский крейсер и эсминец Индии. Каждый из них приветствовал нашу эскадру двадцатью одним залпом, салютом наций; им отвечали советские крейсеры. Линкор молчал; все знали, что там борется со смертью Юра Сергеев, Человек-луч. Корабли присоединялись к великому каравану на всем длинном пути, и каждый раз вновь и вновь звучали торжественные салюты, единственные залпы, радующие сердца людей. С авианосцев, линкора и крейсеров в воздух то и дело срывались, как стаи ласточек, самолеты. Фигурами высшего пилотажа, целым каскадом головокружительных взлетов, падений, своим виртуозным мастерством они пели песню бессмертному подвигу Сергеева, простого парня, хоккеиста, секретаря заводской комсомольской организации. Устраивались
— Ура! Ура! Ура!
Фотографы остались очень довольны! Потом выяснилось, что из этого вопля Бубыря и Нинки они соорудили целую статью, в которой доказывали, что Человек-луч безусловно выздоровел или выздоравливает со дня на день… Пока же шлюпке с Крэгсом и ребятами пришлось спасаться бегством на линкор, и старшина, командовавший шлюпкой, был рад-радехонек, когда очутился в безопасности, на родной палубе.
Джонки не отставали от линкора ни на миг все то время, пока корабли пробыли в Сингапуре. Стоило бросить что угодно за борт, как немедленно сотни пловцов ныряли с восторженными воплями в воду. Чаще всего им доставался окурок папиросы или спичечный коробок, но и то и другое считалось величайшей драгоценностью, так как пришло оттуда, с корабля, на котором плыл Человек-луч, на палубе которого иногда показывался академик Андрюхин со своими друзьями. Миллионы людей собирались в районе портов, куда заходил караван мира, составленный из военных кораблей всех стран. Люди собирались только для того, чтобы хоть издалека посмотреть на корабли, узнать, где среди них «Советский Союз», и потом, спустя долгие годы, вспоминать это важное событие и клясться, что своими глазами видели, как Человек-луч вышел на палубу и весело помахал им рукой…
Пожалуй, мир еще не видел ничего подобного! Ни сумасшествие, охватившее американцев, когда они на заре авиации встречали своего национального героя, Чарльза Линдберга, впервые перелетевшего через океан из Америки в Европу, ни бурная радость москвичей, превративших улицы города в цветочные оранжереи, когда победители полюса — Чкалов и его товарищи возвращались на родину, ни обожествление Тенцинга, тигра снегов, впервые ступившего на Эверест и ставшего для многих жителей Востока символом их возможностей и будущего величия, ни встреча наших астронавтов, экипажа Константина Потехина, первым из всех людей ступившего на Луну, — ничто не могло идти в сравнение с тем безумием восторга, которое охватило человечество, когда оно осознало грандиозность открытия Андрюхина и подвига Сергеева.
Два сейфа на линкоре были уже забиты орденами и почетными дипломами, которые непрерывным потоком шли на имя Андрюхина, Сергеева и других членов экспедиции от правительств, академий, организаций; даже Пашка, Нинка и Бубырь получили около сотни почетных жетонов от детских организаций разных стран. Пашка особенно гордился свидетельством, что он назначен юнгой флагмана китайского флота.
Не обошлось и без неприятностей. Пронырливые корреспонденты узнали кое-что о характерах и склонностях членов экспедиции, сообщили об этом всему миру, и в один прекрасный день Бубырь узнал, что он избран почетным членом французского гастрономического клуба «Чрево», а Нинка получила приглашение немедленно возглавить Брюссельский дом моделей. Она очень испугалась.
— Что я там буду делать? — приставала она ко всем.
— Откажись, — мрачно бубнил Бубырь, сам удрученный нахальством французских чревоугодников.
— Они прислали бумагу, с печатью! Что теперь будет! — ужаснулась Нинка.
Шел день за днем. Ребята уже несколько освоились на линкоре, два раза видели самого адмирала, о котором говорили только шепотом, уже не только Пашка, но даже Бубырь, даже Нинка различали флаги всех государств, чьи корабли шли в почетном эскорте… Нинка успела целый день проходить в сшитой для нее матросской форме и сбросила ее только под градом насмешек Бубыря и Пашки. Пашка был в гостях у боевого расчета одной из башен линкора, а Бубырь выиграл партию в шахматы у самого боцмана, отчего оба игрока испытали крайнюю неловкость и смущение… В общем, все шло отлично, если бы не одно обстоятельство.
С момента, когда вертолет опустился на экспедиционное судно «Ильич», и до настоящего времени никто из ребят не видел Юру Сергеева… Больше того — они не видели и Женю! Хотя ее поместили в одной комнате с Нинкой и Бубырем, она даже не заглянула в эту комнату. Все дни и все ночи она дежурила около Юры, которому было сначала очень плохо, а сейчас, говорят, он уже приподнимается и учится сидеть в кровати.
Они чувствовали что-то несправедливое и жестокое в том, что им не разрешают взглянуть на Юру. Нинка даже пыталась доказать, что это ухудшает его здоровье.
— А что? — убеждала она Пашку и Бубыря. — Юра нас любит? Любит. Ему хочется нас повидать? Хочется. А желание больных надо удовлетворять, их нельзя нервировать…
Она попробовала изложить свою теорию Анне Михеевне, но Женя ее прогнала.
Тотчас Нинка решила, что их главный враг — Женя.
— У нее такой характер, — объясняла она. — Ей всегда хочется быть главной. Командовать. Чтоб все ее видели…
Однажды Паверман, заблудившись на корабле, налетел на грустивших ребят. Поправив очки и взъерошив и без того стоявшую дыбом шевелюру, он подступил к Лёне и вдруг вспомнил, что должен готовить из него ученого.
— Что ты делаешь? — спросил он. — Мне кажется, ты теряешь даром время.
— Нет, мы думаем, — возразил Лёня. — Мы соображаем.
— Вот как! Что именно?
— Понимаете, — Лёня решил, что профессор Паверман может пригодиться, — нам очень хочется повидать Юру. Мы же старые друзья! Никто из вас, даже академик Андрюхин, еще не знал Юру, а мы уже были знакомы…
— Ты уверен, что знал Юру до академика Андрюхина? — сердито спросил Паверман. — Что ты познакомился с ним раньше, чем мы?.. — Словно спохватившись, он добавил: — А ты знаешь, что такое фамильярность?
— Нет, — сознался Лёня.
— Но ты применяешь ее на практике! Ты называешь просто Юрой человека, которого сопровождает на родину эскадра военных кораблей Советского Союза и военные корабли всех стран! Он — Человек-луч, гордость нашего отечества, а ты…
— Что ж, вы, может, думаете, если он Человек-луч, — немедленно вмешалась Нинка, — так не будет играть за «Химика»?
— За какого «Химика»? Вы же ничего не понимаете! — Паверман схватился за голову. — Дети…
Бубырь тотчас заерзал, оглядываясь по сторонам.
— Чего ты ищешь?
— Детей, — ухмыльнулся Бубырь. — Нет, правда, Юра будет играть за «Химика», хоть сделайте его десять раз лучом! Давайте пойдем и спросим его. Хотите?
— К нему, — торжественно заявил Паверман, — имеют доступ только Женя, Анна Михеевна и академик Андрюхин…
Наверное, профессор Паверман все же поделился с кем-нибудь этим разговором, потому что вечером, когда ребята уже укладывались спать, к ним таинственно заглянул сам Иван Дмитриевич Андрюхин.