Человек на поводке
Шрифт:
— Похоже, вы совсем ничего не знаете о своем отце.
— О, я полагаю, к пенсии он был очень неплохо обеспечен, но вовсе не в таких размерах, как вы говорите.
— Ну так слушайте! — вынув из папки лист бумаги, Брубейкер пробежался по нему глазами в поисках нужного места. — Двенадцатого июля, всего за два дня до того, как его выбросили на городскую свалку, Гуннар Ромстед приходил в свой банк на Монтгомери-стрит в Сан-Франциско и снял со счета двести пятьдесят тысяч долларов…
— Что?!
— Наличными. Сказал, что они необходимы ему для заключения сделки. А теперь пораскиньте мозгами и ответьте, для какой такой сделки требуются наличные?
Ромстед вздохнул:
— Черт возьми, все это выглядит по меньшей мере странно, но продолжайте.
— Вот именно. Четырнадцатого июля, рано утром, его тело обнаружили двое рабочих с мусоровоза. Там сначала побывали наши ребята, потом вызвали окружного коронера. Бумажник вашего отца со всеми документами и полусотней долларов наличными лежал в одном из внутренних карманов его пиджака. Ноги были стреножены веревкой, позволявшей ему передвигаться, но не бежать, а руки скручены за спиной двухдюймовой липкой лентой. Для своих лет — шестьдесят шесть, верно? — он был очень силен, но даже горилла не смогла бы разорвать эту ленту, особенно если ее как следует намотать. Очистив рот от лактозы, мы обнаружили, что у него рассечена нижняя губа, сломан один из нижних резцов и выбит соседний с ним зуб. Мы также нашли входное отверстие — я имею в виду, в затылке. Вы хотите прослушать медицинские рассуждения по поводу траектории полета пули?
— Нет.
— Короче говоря, было установлено, что пуля вошла точно в темя и вышла через заднюю часть верхнего неба. А это значит, что ваш отец встретил смерть, стоя на коленях, если только убийца не взобрался на стремянку. На снимке этого не видно, но на коленях брюк остались следы сажи. В верхней части головы обнаружено незначительное повреждение — скальп рассечен так, будто его чем-то ударили по затылку.
Земля там слишком твердая, а вокруг до нашего приезда успело потоптаться столько народу, что невозможно было выявить хоть какие-то следы. Скорее всего, Ромстеда вытащили из машины, заставили доковылять до края свалки, чем-то ударили, чтобы он упал на колени, и держали в таком положении, пока, наконец, не убили выстрелом в затылок — как при китайской казни. Думаю, это дело рук заезжих гангстеров. Их было двое или трое, а то и больше. Пошарив вокруг, мы нашли осколки зуба и расплющенную пулю — слишком деформированную, чтобы можно было ее идентифицировать с каким-либо определенным оружием, однако нам удалось установить калибр: тридцать восьмой, хотя проку от этого никакого — он самый распространенный.
Мы уверены, что его везли сюда с завязанными глазами, потом повязку сняли, чтобы не оставлять лишних улик. Такой сильный человек конечно же не мог вести себя как баран на бойне, когда понял, что его ожидает; отсюда синяки и разорванная одежда — видимо, перед тем, как вашего отца привезли на свалку, он отчаянно сопротивлялся, поэтому и был связан таким образом.
Брубейкер замолчал, заново прикуривая потухшую сигару, затем, полыхав, бросил спичку в пепельницу. Ромстед зажмурился, силясь изгнать из воображения слишком живую сцену.
— А когда он сюда переехал? — спросил он.
— Никто точно не знает. Он жил в Колвиле один, уезжал и возвращался, когда хотел, и вряд ли кому-то заранее сообщал о своих планах. Однако я не удивлюсь, если в городе отыщется несколько женщин, которые знают о нем гораздо больше, чем мы можем себе представить. Ваш старик, похоже, был настоящим Казановой, и с годами его любовь к слабому полу не угасла. Так что времени он даром не терял.
Гуннар Ромстед частенько наведывался в Сан-Франциско — когда на машине, когда самолетом из Рино. Мы проверили авиакомпании, но у них на июль не зарегистрировано его заказов, значит, все это время он ездил на машине. Последний раз его видели в Колвиле четырнадцатого, когда он ставил машину на техобслуживание — как обычно, на станции «Шелл», что на Эспен-стрит.
Собираясь уезжать больше чем на несколько дней, покойный обычно договаривался с парнишкой по имени Уолли Прютт, чтобы тот захаживал к нему домой — посмотреть, все ли в порядке, не случился ли пожар, ну и тому подобное. Но Уолли утверждает, что на этот раз он ему не звонил, значит, не собирался задерживаться надолго или же просто забыл… Зазвонил телефон.
— Извините, — сказал помощник шерифа и снял трубку. — Брубейкер слушает… А, доброе утро… Да, приехал. Сейчас он здесь, у меня в кабинете… Хорошо, я ему передам… Не за что. — Он положил трубку. — Это адвокат вашего отца, Сэм Боллинг. Он тоже пытался разыскать вас. Если не возражаете, он хотел бы встретиться с вами после того, как мы закончим нашу беседу.
— Хорошо, — ответил Ромстед. — Спасибо.
— Его офис находится в Уиттейкер-Билдинг на пересечении Третьей улицы и Эспен. Сэм — душеприказчик вашего отца, и, как только он узнал, что капитан Ромстед мертв, сразу же уведомил об этом налоговую службу, банки, возможных кредиторов — всех, кого положено по закону. Это от него нам стало известно о деньгах и о квартире в Сан-Франциско. Банк в Сан-Франциско сообщил Сэму о той огромной сумме, которая была снята со счета, а тот в свою очередь незамедлительно известил нас. Он беспокоился о деньгах, но теперь их уже, наверное, никто и никогда не отыщет.
Пока мы обыскивали колвильский дом Ромстеда в надежде обнаружить хоть какие-нибудь следы денег, — если он вдруг не успел заключить так называемую сделку, — мы попросили полицию Сан-Франциско проверить его квартиру в городе. Ни там, ни тут денег не оказалось, но зато мы нашли улики, которые подтвердили наше предположение, точнее, их обнаружили в Сан-Франциско. Все, что удалось отыскать в его доме, — это несколько тысяч гаванских сигар. Но квартира в Сан-Франциско окупила все усилия.
Осматривали ее очень тщательно. В стенном шкафу стоял пустой чемодан, в щелях которого застряла какая-то белая пыль. Полицейские извлекли ее и отправили на экспертизу. Это оказался героин, разбавленный молочным сахаром.
И вот к чему мы пришли. Все свидетельствует о том, что еще когда он ходил в море, то участвовал в контрабанде наркотиков, и до сих пор сохранил свои связи. Кто-то доставил ему партию товара, он снял деньги со счета, чтобы расплатиться, но перед тем как продать товар за чистый героин другой банде распространителей наркотиков, смешал зелье или его часть с лактозой в расчете на дополнительную прибыль. Прямо скажем, неплохой бизнес, пока не нарвешься на ушлых ребят. А он, видимо, нарвался, и его повязали, когда он вернулся к себе домой в Колвиль.
— Нет, — резко сказал Ромстед. — Я в это не верю. Может, отец и не был идеальным супругом и мало походил на ласковое ручное животное, но чтобы он торговал наркотиками — нет!
— Вряд ли вас можно считать главным свидетелем, — заметил Брубейкер. — Вы ведь признали, что ни черта не знали о том, где он находился или что делал.
— Это так, но я все равно не вижу у вас никаких доказательств. И кто сказал, что это его чемодан? Вам не хуже моего известно, что он пользовался этой квартирой не для уединенных занятий философией. Господи, да с его страстью к женскому полу, никак не меньше полдюжины девиц побывали в этой квартире! Некоторые вполне могли употреблять наркотики или водиться с дружками-наркоманами.