Человек на все рынки: из Лас-Вегаса на Уолл-стрит. Как я обыграл дилера и рынок
Шрифт:
Сорок шесть лет спустя, когда я заехал на пару часов на встречу выпускников нашей школы, мне показалось, что «свои» совершенно не изменились с тех далеких времен, разве что постарели и размякли. Старшие классы школы остались вершиной их жизни. Многие из них переженились между собою и так и прожили всю жизнь на том же месте. Для меня школа была всего лишь стартовой площадкой на пути к великим приключениям жизни.
Лето 1948 года, после моего первого года в школе Нарбонна, я провел на пляже и прочитал за это время по списку около шестидесяти великих романов, в основном из американской литературы – среди их авторов были Томас Вулф, Джон Стейнбек, Теодор Драйзер, Джон Дос Пассос, Аптон Синклер, Синклер Льюис, Эрнест Хемингуэй и Френсис Скотт Фитцджеральд. Были и иностранные писатели, например Достоевский и Стендаль. Список я получил от Джека Чессона; он же одолжил мне книги из своей личной библиотеки. Я проводил за чтением целые часы, прерываясь
Это лето, три года спустя после окончания войны, было для меня особенно трудным. Мои родители подали на развод. В то время я думал, что его причиной были тяготы домашней жизни нескольких предыдущих лет. Во время войны родители работали в разные смены – вероятно, для того, чтобы по меньшей мере кто-то из них хотя бы символически был дома, даже если он в это время спал, – и постепенно отдалились друг от друга. Кроме того, в те три года, которые прошли, прежде чем наконец съехал последний из наших десяти постояльцев, в маленькой деревне, в которую превратился наш дом, то и дело вспыхивали конфликты.
Отец переехал в Лос-Анджелес. В выпускном классе школы я видел его только по воскресеньям. Он приезжал из Лос-Анджелеса за тридцать километров и оставлял машину приблизительно в квартале от дома, там, где я мог увидеть его из окна своей комнаты на втором этаже. Я выходил из дома и проводил с ним несколько часов: я учился водить машину, мы шли куда-нибудь обедать, разговаривали, занимались еще чем-нибудь. Тем временем, хотя я тогда этого не знал, мама готовилась продать наш дом после моего отъезда в университет. История с разводом оставалась непонятной, и никто из родителей ничего не объяснял. Все прояснилось лишь несколько лет спустя. У мамы был роман с мужем из той семьи, в которой мы останавливались, когда в первый раз приезжали в Калифорнию летом, предшествовавшим нападению на Перл-Харбор. Брат лишь недавно рассказал мне, что их связь началась именно тогда и что, когда отец в конце концов узнал о ней, это-то и привело к разводу.
К началу последнего учебного года я все еще не знал, где взять деньги, необходимые для обучения в университете. Стипендии, которую я рассчитывал выиграть в олимпиаде по химии, я не получил, а на финансовую поддержку семьи рассчитывать не приходилось. Я узнал, что Ассоциация учителей физики устраивает для учеников всех средних школ Южной Калифорнии конкурс, аналогичный той химической олимпиаде. Но я никогда особо не занимался физикой, а на подготовку оставалось всего несколько месяцев. Должность учителя физики в нашей школе занимал тренер по легкой атлетике: он только следил за поведением в классе, но ничего не знал по этому предмету. Я стал учиться самостоятельно. Старых экзаменационных заданий у меня не было, и оценить предстоящий экзамен я мог только по краткому печатному объявлению. Однако все те опыты по электричеству, механике, магнетизму и электронике, которые я проводил на протяжении многих лет, помогали мне разобраться с теорией. Разумеется, изучая эти предметы по своей методике, я выдумывал новые розыгрыши.
Когда я стал заниматься оптикой и астрономией, я заказал по почте несколько дешевых линз, которые продавала компания Edmund Scientific (та же, у которой я покупал воздушные шары), и построил телескоп-рефрактор. Помимо наблюдений за звездами я заметил, что из моего окна на втором этаже открывается прямой вид на вершину расположенного приблизительно в километре холма, на который часто по ночам приезжали парочки подростков. По счастливой случайности я в это же время купил старую двенадцативольтовую автомобильную фару, из которой вышел компактный, но мощный прожектор.
Мне сразу пришла в голову идея: установить прожектор на телескоп, чтобы можно было освещать то, на что он направлен. Я нацелил телескоп на «горку влюбленных» и дождался темноты. Когда на холме накопилось сразу несколько машин, остававшихся там некоторое время, я заглянул в окуляр телескопа и повернул выключатель. Бам! Машины оказались в пятне яркого света, и ошеломленные подростки, застигнутые в разнообразных переплетенных положениях, в панике разъехались. Чтобы меня не поймали, я включал свет всего на несколько секунд. Я повторил этот фокус еще пару раз и прекратил, когда осознал, какой шок должны были испытывать влюбленные парочки.
Наконец наступил день большого экзамена по физике, но по сравнению с химической олимпиадой он оказался разочаровывающе несложным. Я знал ответы на вопросы, позволявшие набрать около 860 из 1000 возможных баллов, и легко справился с вычислениями при помощи своей новой, роскошной логарифмической линейки. Однако два задания, стоившие в сумме около 140 баллов, касались материала, которого я не проходил. Неужели я опять был обречен занять четвертое место? «Что я могу с этим сделать?» – подумал я. За оставшееся время, опираясь на концепцию так называемого анализа размерностей [26] ,
26
Я читал книгу Percy W. Bridgeman. Dimensional Analysis. New Haven, CT: Yale University Press, 1922. (прим. автора)
Стипендия, которую предлагал мне Калифорнийский университет в Беркли, составляла 300 долларов в год. Плату за мое обучение, еще 70 долларов в год, отдельно покрывал фонд для детей ветеранов Первой мировой войны. Кроме того, в Беркли имелось недорогое жилье с пансионом, расположенное рядом с университетом. Еще дешевле можно было устроиться в студенческом жилищном кооперативе: он предоставлял жилье с пансионом за 35 долларов в месяц и четыре часа общественных работ в неделю. Я выбрал Беркли, утешая себя тем, что там, по крайней мере, будет много девушек и я, возможно, смогу найти себе массу развлечений.
За несколько лет до этого мой интерес к радио и электронике привлек ко мне внимание нашего соседа мистера Ходжа, вышедшего на пенсию инженера-электротехника. Его по-калифорнийски просторный участок с субтропическим садом, пальмами, отделкой из лепнины и керамической плитки в испанском стиле и замысловатыми бассейнами с золотыми рыбками примыкал к нашему заднему двору. У меня был устроен шалаш на дереве, широкая платформа, которую я прибил к развилке толстой горизонтальной ветки на высоте восьми метров; заглядывая из него сквозь заросли бамбука, я видел таинственную башню. Это стройное коническое здание, покрытое зеленоватым кровельным материалом, некогда было ветряной мельницей. Однажды мистер Ходж пригласил меня внутрь: узкая винтовая лестница, расположенная в центре башни, поднималась на десяток метров. Шагая по ней, я встречал на каждом уровне все новые залежи радиотехнических сокровищ. Мистер Ходж поступил мудро: он позволил мне выбрать в подарок всего один предмет, который мог бы мне пригодиться, и я получил великолепно сделанный подстроечный конденсатор с воздушным диэлектриком. Эта деталь была важным элементом радиоприемников и передатчиков того времени. В ней был набор неподвижных металлических пластин и механизм, позволявший поворачивать другой набор пластин, увеличивая или уменьшая площадь их пересечения, в результате чего изменялась частота настройки радио. Вставив конденсатор в свой самодельный радиоприемник, я смог точно настраивать его на разные станции. Каждую неделю мистер Ходж подпитывал мою страсть очередным сокровищем из своих запасов. По мере того как росло мое мастерство в области радиотехники, а вместе с ним рос и интерес к ней, я начал размышлять о возможных, на мой взгляд, технологических чудесах будущего.
Одна из моих идей касалась возможности открывать и закрывать двери силой мысли. Для этого можно было бы использовать то обстоятельство, что мышление, как известно, порождает электрические явления внутри мозга и создает слабые, но вполне регистрируемые электрические токи в коже головы. Я собирался обрить себе голову и прикрепить к ней провода, по которым могли бы течь эти токи. Я считал, что смогу регулировать эти токи, изменяя свои мысли. Если направить их в портативный радиопередатчик, можно было бы формировать соответствующие сигналы и передавать их на приемник, установленный на двери; приемник, в свою очередь, приводил бы в действие электромоторы, которые бы открывали и закрывали дверь. В принципе, передавая таким образом информацию в форме, аналогичной точкам и тире азбуки Морзе (или, в более современном варианте, нулям и единицам двоичного кода), можно было бы осуществить передачу инструкций любой степени сложности. Я так и не построил такого аппарата, но сохранил идею портативного электронного устройства для беспроводного управления различными объектами.