Человек нового времени. Часть первая
Шрифт:
– Это с кабинета УЗИ, тут Марина Сенчик на КТГ пришла, говорит, что вы, Дмитрий Константинович, направили и сказали пропустить без очереди. Так?
– Да, побыстрее, пожалуйста. Результаты ко мне. Пациентке не сообщать.
– Хорошо, – немного удивленно ответила медсестра.
Через пятнадцать минут в кабинет постучались, пока профессор шел к двери, он услышал какую-то возню, дерганье ручки двери, чьи- то голоса. Но предполагать, что творится за дверью, Ладушину совсем не хотелось. Он как во сне без единой мысли подошел и открыл. На пороге стояли медсестра с результатом анализа и сама Марина.
– Вот, – медсестра
– Что там, доктор? Он мертв? – Марина подалась вперед всем телом, медсестра еле выскользнула из образовавшейся тесноты между профессором и пациенткой.
– Входите, – сдался Ладушин, закрывая за Мариной дверь. Он очень не хотел, чтобы грязные слухи наполнили больницу раньше времени, хотя понимал, что этого не избежать.
– Марина…., – Дмитрий Константинович помедлил, – да, ребенок мертвый. – Он сел в свое кресло и больше не смог произнести ни слова, он не знал, что теперь говорить.
– Господи, да за что же мне это! – завыла Марина. Она упала в глубокое кресло напротив стола, за которым сидел профессор, закрыла лицо руками и горько зарыдала, – Я проклятая, вся жизнь моя – сплошной ад!!!
Ладушин растерялся, он готовился, конечно, к женской истерике, но боялся не ее, а обвинений в свой адрес, ведь именно он отменил на этой неделе очередную дозу имитатора иммуноглобулина, который хоть как-то повышал сопротивляемость организма ребенка антителам матери. Именно профессор Ладушин неверно решил, что срок беременности уже достаточно большой, и плод способен самостоятельно бороться за свою жизнь. Ребенку еще нужна была помощь, но ее никто вовремя не оказал. Это легко доказуемо.
– Мне теперь не жить, лучше сразу умереть, вместе с сыном!
– Ну что вы, Мариночка, – Дмитрий Константинович неловко попытался утешить женщину, – многие бездетные пары счастливо живут долгие годы. В конце концов, можно усыновить ребенка.
– Вы не понимаете, – Марина подняла заплаканные глаза на профессора, – вы не понимаете, что такое большой бизнес, вы не знаете моего мужа. Он маньяк, он насиловал меня каждый день, пока я не беременела в очередной раз. Да я никогда бы не стала так рисковать, убивать собственных детей, если бы не он. Ему нужен наследник. Его собственный ребенок. И именно от меня. Потому что без меня он никто. Это я прямая наследница корпорации Сенчик, а он всего лишь мой муж. Партнер, которому во что бы то ни стало, нужно породниться с моим отцом, показать, что он лучший и единственный. Я всего лишь пешка в его игре. А дети, мои малыши, бедные… – она снова зарыдала.
– Не надо, – Ладушину стало жалко бедную женщину, он осторожно погладил ее по плечу. Но сквозь жалость профессор уже почувствовал путь к своему спасению,– Знаете, я смогу вам помочь, только верьте мне.
– Вы что волшебник? – горько усмехнулась Марина через нескончаемый поток слез.
Дмитрий Константинович набрал номер телефона Валенштайна.
– Георгий Анатольевич, это снова Ладушин. Ты сможешь сегодня подъехать ко мне в клинику? Отлично, жду, – он положил трубку и обратился снова к Марине, – Сейчас, Марина, я вас прооперирую, извлеку мертвый плод. Затем придет мой друг, тоже доктор, только он генетик. Он вам расскажет, как можно родить вашего живого здорового ребенка. Хорошо?
Марина, успокаиваясь, пожала плечами:
– У меня разве есть выбор?
Вечером в квартире семьи Сенчик раздался телефонный звонок.
– Денис Игоревич? Здравствуйте. Это беспокоит вас Ладушин Дмитрий Константинович, врач вашей жены. Не волнуйтесь, у нас возникли небольшие осложнения.
– Что-то с ребенком?!
– Нет, ребенок в относительной безопасности….
– Что вытворила моя жена?
– Она в коме. Ребенок тоже. Они оба уснули, мы не можем вывести их из этого состояния уже пять часов, поэтому я решил поставить вас в известность.
– Почему это произошло и как долго продлится? Когда ребенок появится на свет?
– Что вызвало кому, мы не можем сейчас точно сказать, но обязательно выясним. Когда малыш появится на свет, сказать тоже трудно. Одно точно – он жив и чувствует себя хорошо.
– А, может, кесарево сечение? Как- то же достают детей без участия матери?
– Нет, в данном случае это опасно и чревато последствиями, ребенок ведь тоже в коме.
– Ясно. К ним можно?
– Да. Завтра можете их навестить.
– Предупреждаю, если мой ребенок погибнет, вам будет очень плохо.
– Уверяю вас, и мать и ребенок будут жить. Мы следим за их состоянием ежесекундно.
– Ладно, завтра я подъеду.
– А во сколько, можно уточнить?
– Не знаю пока.
– Вы сообщите, пожалуйста, заранее. Мало ли что…
– «Мало ли что» ? Вы мне что-то не договариваете?
– Просто, может быть, я назначу процедуры, и Марины не будет в палате, когда вы придете.
– Хорошо, я сообщу, когда подъеду. Всего доброго.
Профессор Ладушин повесил трубку и выдохнул.
– Врать не хорошо, но иногда необходимо, – криво улыбнулся он Марине, сливающейся с белыми простынями постели, – Теперь, Мариночка, для мужа вы и ребенок находитесь в коме.
– А на самом деле, где я буду и сколько?– еле слышно спросила Марина.
– Вы поживете на моей даче. По времени это займет четырнадцать месяцев.
– Как долго, – протянула Марина и сонно закрыла глаза.
Дневник Марины. Запись первая.
Здравствую, мой любимый верный друг дневник. Не писала уже давно, боялась, что если расскажу даже тебе о своем секрете, он исчезнет, растает, и мое желание так никогда и не сбудется. Но сейчас я чувствую, что не в силах молчать, мне необходимо кому- то выговориться, тому, кто поймет, а это можешь быть только ты, дорогой дневник. Я снова потеряла ребенка. Третьего. Мальчика. Он не дожил до своего рождения один месяц, врачи не успели. Я… я действительно проклятая.
Почему- то вся моя жизнь – мистика, или я так просто на нее смотрю?… Помнится, мне было тогда еще шестнадцать. Я шла из школы по парку, который находился как раз по дороге домой. Была осень, бабье лето. Природа устраивала карнавал, и роскошь в нарядах деревьев никого не оставляла равнодушным. Я всегда отдыхала в этом парке, но в тот день у меня было ужасное настроение, будто я сначала намокла, а потом меня выжали, скрутили и выдавили всю влагу из меня. Я поссорилась с отцом, но это было тогда обычное дело, переходный возраст. Вся прелесть окружающего великолепия не могла изменить моего трагического настроя.