Человек, рисующий синие круги
Шрифт:
Именно поэтому описанный нами случай заинтересовал психиатра Рене Веркора-Лори, постаравшегося пролить свет на эту загадку, именно поэтому теперь все обсуждают «предметы, увиденные по-новому», именно поэтому человек, рисующий круги, становится общей проблемой всех столиц мира, он заставляет предать забвению молодых людей с их гигантскими граффити на стенах городских домов, он легко побеждает в суровой конкурентной борьбе. Все безуспешно пытаются понять, что движет человеком, рисующим синие круги. Наиболее интригует то, что по внешней стороне каждого круга сделана надпись красивым наклонным почерком, принадлежащим, судя по всему,
Текст сопровождался размытой фотографией.
Наконец, третья заметка содержала меньше точной информации и была очень короткой, однако в ней говорилось о находке, имевшей место прошлой ночью на улице Коленкур: снова был обнаружен большой синий крут, в нем - дохлая мышь, а по внешней стороне линии - все та же надпись: «Парень, горек твой удел, лучше б дома ты сидел!» Адамберг поморщился. Именно это он и предчувствовал.
Он сунул газетные вырезки под ножку настольной лампы и решил, что ему пора бы уже проголодаться, хотя и не знал точно, который теперь час.
Он вышел, долго бродил по еще мало знакомым улицам, купил булочку с чем-то, какой-то напиток, пачку сигарет и вернулся в комиссариат.
Пока он шел, он при каждом шаге чувствовал, как в кармане его брюк шуршит письмо Кристианы, полученное утром. Она всегда питала пристрастие к дорогой плотной бумаге, что было крайне неудобно, когда письмо лежало в кармане. Адамбергу такая бумага совсем не нравилась.
Ему следовало бы сообщить ей свой новый адрес. Ей не так уж трудно было бы наведываться к нему, поскольку она работала в Орлеане. Кроме того, в письме она намекала, что подыскивает место в Париже. Из-за него. Он покачал головой. Он подумает об этом после.
С тех пор как они познакомились полгода назад, так было всегда: он успокаивался на том, что «подумает об этом после». Для женщины Кристиана была далеко не глупа, даже, пожалуй, хитра, вот только слишком привержена некоторым предрассудкам. Жаль, конечно, но это не страшно, ведь такой недостаток вполне простителен, и не стоит желать невозможного. К тому же однажды, восемь лет назад, в его жизни уже была одна женщина - невероятная, блестящая, непредсказуемая, с нежнейшей кожей, ее звали Камилла.
Ее настроение мгновенно менялось от глубочайшей серьезности до полнейшего легкомыслия; дома у нее жила удивительно глупая обезьянка уистити по имени Ричард Третий. Камилла выводила ее пописать на улицу и всем прохожим, выражавшим неудовольствие, объясняла: «Ричарду Третьему нельзя писать дома».
От обезьянки пахло апельсинами - странно, ведь она наотрез отказывалась их есть. Иногда Ричард Третий забирался на Жан-Батиста или Камиллу и делал вид, будто ищет у них блох; на его мордочке появлялось выражение сосредоточенности, а движения лапок были на диво аккуратными и точными. Потом все втроем они почесывались, расправляясь с невидимыми жертвами на своих запястьях.
Но однажды любимая малышка Адамберга ушла. Он, профессиональный сыщик, конечно, не растерял своих способностей и мог добраться до нее; он искал ее целый год, бесконечно долгий год, а потом сестра ему сказала: «Ты не имеешь права, оставь ее в покое».
– «Моя любимая малышка»,- повторил Адамберг. «Тебе хотелось бы снова ее увидеть?» - спросила сестра. Только ей, младшей из пяти его сестер, он позволял безнаказанно говорить о его малышке. Он сделал попытку улыбнуться и сказал:
В кабинете Адамберга ждал Адриен Данглар, его рука сжимала пластиковый стакан с белым вином, а лицо выражало борьбу противоположных чувств.
– У этого парня, Верну, не хватает пары сапог, комиссар. Таких невысоких сапог с застежками.
Адамберг ничего не ответил. Он не хотел еще больше огорчать и без того недовольного Данглара.
– Сегодня утром я вовсе не собирался производить на вас впечатление, - сказал комиссар.
– Если Верну убийца, я тут совершенно ни при чем. Вы пытались найти его сапоги?
Данглар поставил на стол пластиковый пакет.
– Вот они, - вздохнул он.
– Эксперты уже начали работать, но и невооруженным глазом видно, что на подошвах глина с той самой стройки, такая вязкая, что даже поток воды не смог ее смыть. Кстати, отличные сапоги. Жаль.
– Они действительно были в водостоке?
– Да, в двадцати пяти метрах от того отверстия, что рядом с его домом.
– Быстро же вы работаете, Данглар.
В кабинете повисло молчание. Адамберг покусывал губы. Он взял сигарету, нащупал в глубине кармана огрызок карандаша и пристроил на колене листок бумаги. Он подумал: «Сейчас этот тип будет толкать речь, ведь он чувствует себя униженным, он потрясен. И зачем я только рассказал ему о слюнявой псине, зачем я говорил ему, что от Патриса Верну так и разит жестокостью, как от того мальчишки из горной деревни?»
Однако никакой речи не последовало. Адамберг поднял глаза на своего сотрудника. Длинное вялое тело Данглара, мирно развалившегося на стуле, имело форму бутылки, начавшей плавиться снизу. Он сидел, поставив пластиковый стаканчик на пол рядом с собой и засунув здоровенные ручищи в карманы своего великолепного костюма, а взгляд его блуждал где-то далеко. Даже сейчас Адамберг не мог не заметить, что его коллега чертовски умен. Данглар произнес:
– Поздравляю вас, комиссар.
Потом неторопливо поднялся, точно так же, как делал это всегда: сначала подался корпусом вперед, затем оторвал зад от стула и наконец полностью выпрямился. Уже почти совсем отвернувшись, он добавил:
– Мне надо сказать вам еще кое-что. Как вы, наверное, заметили, после четырех часов дня я уже мало на что гожусь. Когда вы захотите поручить мне что-нибудь серьезное, делайте это с утра. Что касается слежки, стрельбы, погони за преступником и прочей ерунды, то это мне и вовсе поручать не стоит: руки у меня трясутся, да и на ногах я стою нетвердо. Правда, в остальных случаях на мои ноги и голову вполне можно рассчитывать. Думаю, с мозгами у меня все в порядке, хотя мне и кажется, что устроены они не так, как ваши. Один мой невероятно доброжелательный коллегa как-то сказал, что при том, сколько я пью, мне посчастливилось удержаться на должности инспектора только благодаря подозрительной снисходительности начальства, да еще тому, что когда-то я совершил подвиг: дважды произвел на свет по двойне, то есть, получается, всего у меня четверо детей, и я теперь воспитываю их один, поскольку моя жена отбыла изучать статуи на остров Пасхи вместе со своим любовником. Когда я был еще пацаном лет так двадцати, я хотел написать что-нибудь в духе «Замогильных записок» Шатобриана - или вообще ничего. Я, наверное, не удивлю вас, если скажу, что все вышло иначе. Ну да ладно. Сапоги эти я у вас забираю и отправляюсь к Патрису Верну и его подружке: они ждут меня тут неподалеку.