Человек с тремя глазами
Шрифт:
В человеческом организме все происходит так, будто этот "третий глаз" предназначен для того, чтобы видеть, образно выражаясь, "происходящее" внутри организма, а не вне его. Иначе говоря, эпифиз как бы стимулирует сообщения, поступающие из глаза, становится усовершенствованным органом системы зрения, анализатором..
Многое еще можно было бы рассказать об удивительных свойствах и функциях эпифиза. Однако, не буду утомлять вас. Короче говоря, я вижу свою цель в том, чтобы заставить эту железу
– Безусловно, доктор, даже если эксперимент при неудаче может привести к смерти.
– Ну, ну, до этого дело вряд ли дойдет. В худшем случае все останется по-прежнему.
– Я всецело доверяю вам,- заверил я.
И через несколько дней операция была сделана. Сперва доктор выбрил на моей голове тонзуру, небольшое круглое гуменце, как то делается у католических попов. Затем меня положили на операционный стол и погрузили в наркоз. Сколько времени я находился в этом состоянии - сказать не могу.
Но когда я пришел в себя, уже в постели, то ощутил руку доктора на голове.
– Как чувствуете себя?
– Подташнивает.
– Ну это всегда после наркоза. Но вы молодцом: давление нормальное, пульс тоже. Теперь - неделя полного покоя.
...И однажды, проснувшись утром, я ощутил на лбу прикосновение чего-то теплого. И потом увидел... солнечный луч, пробившийся сквозь щель портьер.
Тут я закричал, как человек умершийи родившийся вновь. Это был вопль Прометея, порвавшего свои цепи.
Доктор уже был тут как тут.
– Ну что?
– спросил он дрогнувшим голосом.
– Доктор, я вижу... свет!
Я сделал попытку сползти с кровати и упасть к нему в ноги. Но мой исцелитель удержал меня.
– Не волнуйтесь. И помните - полный покой.
Он поднес к моим губам рюмку коньяка. Так постепенно я стал обретать способность видеть. Не сразу, конечно: сначала я видел все в двух тонах - черном и белом. Но вскоре зрение стало цветным, окружающий мир обрел цвета и краски.
Через две недели я был практически здоров. Тонзура моя начала зарастать и только на ощупь можно было обнаружить под волосами два крохотных металлических стерженька. В огромных черных очках я расхаживал по квартире, окруженный заботами ласковой, миловидной Сюзанны, ассистентки доктора.
Однако не все обошлось благополучно, меня начали изводить страшнейшие боли в позвоночнике. В конце концов доктору пришлось обратиться к морфию. Так благодетель мой оказал мне роковую услугу. Вы, вероятно, знаете какое коварное это зелье, как двуликий янус - и яд и целитель страданий. И добавлю - сильный наркотик. Так я пристрастился к морфию и героину и стал клиентом дядюшки Гастона.
Однажды, когда я был в кухне, раздался сильный стук в дверь. Затем грохот солдатских сапог в передней и грубые голоса. Сюзанна схватила меня за плечо.
– Гестапо! Бегите!
– она выглянула во двор. К счастью, дом не оцеплен.
Я, как был, в докторской пижаме и шлепанцах, выскочил наружу через черный ход. Впереди был невысокий забор. Я перескочил через него и оказался в чьем-то огороде - длинная полоса земли, засаженная капустой и картофелем. Преодолеть второй забор также не составило труда. Я перемахнул еще через чей-то палисадник и уперся в каменную стену, ограждавшую сад.
Здесь мне не повезло. Перелезая через стену, я сорвался и при падении ударился головой о большой камень. Подобрали меня владельцы сада, парижане, честные, сердечные люди. Я уж и не помню, чего я им наплел. Они, вероятно, догадывались, что все это неспроста, даже подозревали, что я подпольщик. И поступили очень остроумно: пользуясь своими связями, устроили меня в больницу под видом заболевшего своего жильца, немца, под именем и фамилией Вальтера Крюммеля. Там я и пролежал до самого освобождения.
Но травма, полученная в саду, имела для меня роковые последствия: я потерял память. Постепенно она восстанавливалась, но одно я забыл начисто: имя моего исцелителя и его адрес.
Да, что же вы ничего не говорите мне о результатах своих поисков? Удалось вам найти хогь какой-то его след?
Мулино опустил голову, помолчал и сказал, запинаясь:
– Нашел.
Моро вскочил, как подброшенный пружиной.
– Что же вы молчали? Где он, кто он?
Журналист взял Моро под руку.
– Пойдем.
Они прошли аллею, потом свернули в другую и Остановились перед белым мраморным памятником. На нем был высечен в медальоне барельеф: старый человек с усами и эспаньолкой. Ниже шла надпись золотом: "Жан Клод Лемонье. Член французской академии. 1875-1944. Он умер за свободную Францию".
Еще ниже значилось:
"Расстрелян гитлеровцами 16 августа 1944 г.
Посмертно награжден офицерским крестом Почетного Легиона".
– Да, это он!
– дрогнувшим голосом сказал Моро.
– Значит, он погиб всего за три дня до Парижского восстания *.
Моро припал лицом к мрамору и зарыдал.
– Полно, Себастьян!
– сказал Мулино, обнимая его за плечи.
– Ты мог бы проискать его еще десять лет: он вовсе не был ни офтальмологом, ни окулистом. Мсье Лемонье был нейрохирург. К счастью, весь научный архив его уцелел и сейчас изучается.
Наконец Моро оторвался от памятника.
– А теперь, - сказал он, - пришло время расчета... Я всегда верил, что есть какая-то высшая справедливость, называйте ее Рок, Немезида, или как вам угодно, но возмездие должно совершиться.