Человек случайностей
Шрифт:
В этой комнате властвовал страшнейший беспорядок. Впрочем, как и в любой, где он поселялся. Повсюду валялась грязная, дурно пахнущая одежда вперемешку с пустыми коробками от сигарет, монетами, шнурками, выжатыми тюбиками из-под зубной пасты, поломанными бритвами, пожелтевшими газетами. Почему его жизнь всегда превращается в такую вот грязь? Ведь он же старался найти пристойную работу. Писал длинные, ловко составленные резюме, где рисовал себя человеком, самое горячее желание которого – стать помощником библиотекаря, старшим референтом, учителем, работающим на полставки, секретарем в издательстве (в объявлении требовался умеющий печатать на машинке, но с какой скоростью, не указали), менеджером, работником клуба. На безрыбье, думал он, и рак рыба. Но его никуда не приглашали. В бюро трудоустройства ему предложили лишь должность медбрата.
Между тем и квартиру сдать не удалось. Может, это Гарс действовал отпугивающе на возможных нанимателей. Святой юноша не стеснялся проживать бесплатно. Двое из желавших посмотреть жилье вообще не смогли туда попасть, так как Гарса не оказалось дома. Еще один хотел снять только на неделю, на время автомобильной выставки. И вот итог – долги и ничтожная сумма в банке. Он занял пару фунтов у Митци. У Гарса не было ни пенни. В то время как, по слухам, Грейс Тисборн унаследовала сотни тысяч. Почему в мире именно так устроено? А может, все же стиснуть зубы и пойти медбратом? Нет. Название тоже важно. На любой работе с неопределенным названием он всегда мог бы называть себя, пусть и иронически, руководителем. А медбрат – это только медбрат.
Беспокоило, что подумает Дорина, что подумает Мэтью, что подумает Гарс, и даже эти проклятые Тисборны. Ну почему он вечно должен быть рабом тех, кто его окружает? А так и есть. Рядом с Митци ему потому было так спокойно, что он нисколько не беспокоился о том, что она подумает. Или Людвиг. И рядом с ним ему было спокойно. Но остальные были мукой. Тисборны наверняка танцевали бы от радости, если бы он стал медбратом. «Остин нашел наконец работу, угадайте какую!» А тут еще Дорина. В ее глазах это было бы унижением, для него невыносимым. В день обручения он чувствовал себя таким гордым. Что же случилось с их браком, почему он вдруг так ослаб и раскрошился? Предстоит еще раз очаровать Дорину, покорить ее. Она поддастся колдовству, как раньше поддавалась.
Надо найти наконец работу. Надо вернуть свою квартиру. Он же ее даже еще не сдал. Надо изменить жизнь Дорины, какой бы она ни была сейчас. Она боится его? Как же он сам боится ее боязни, ее гнетущих, населенных призраками мыслей; для него она – роковое и губительное дитя. И при этом такое дорогое и любимое. Он убьет каждого, кто только посмеет к ней приблизиться. Сколько еще времени удастся продержать ее в Вальморане, безучастную, завороженную? Нет сомнения, она понимает, она чувствует его ревность, может быть, даже боится ее. Но она не должна двигаться, как испуганная мышка, как жертва. А вдруг ее кто-то похитит? Эти Тисборны, они уже предложили ей погостить у них. А если Мэвис вмешается, или Гарс, или…
Он услышал, что в комнате Митци открылась дверь, и выключил свет. Негромкий стук и голос Митци: «Остин, ты спишь?» Он не ответил. Дверь чуть приоткрылась. «Остин…» Он зажмурился. В какой-то книжке было, что зрачки отражают свет. Она не должна увидеть его открытые в ужасе глаза. Дверь со скрипом открылась пошире. Он лежал неподвижный и напряженный, чувствуя, что закричит, если к нему прикоснутся. Дверь закрылась, шаркающие шаги отдалились. Он на острове Калипсо. Но Итака, существует ли она еще? Он повернулся на бок, натягивая на себя одеяло. А не попросить ли Людвига написать рекомендацию? Неужели дойдет до того, что он попросит у Мэтью взаймы? Нет. А Людвиг, может, он одолжит несколько тысяч из невестиного наследства?
Начали появляться образы, окрашенные в чистые цвета, ласковые предвестники сна. Он снова увидел синее озеро посреди скал, в которое нырнул в тот жаркий летний день. Мэтью побоялся. Мэтью был трусоватым мальчишкой. Спускаться было легко, вот подниматься трудно, камни осыпались из-под рук. Мэтью потешался. Усталость, бессилие, обида затрудняли подъем, солнце слепило наполненные слезами глаза, не мог подняться. И Мэтью сверху бросал в него камешками и смеялся. А он, плача от бессилия, все карабкался вверх и никак не мог вскарабкаться. Вдруг удар, он упал, и лавина камней смела его вниз, к самой кромке синего озера. Руку повредил.
Остин заснул по-настоящему, и ему начал сниться сон, который и раньше снился много раз. Бетти все-таки не умерла. Ее похитили и увезли и держат в каком-то большом доме, кто-то поит ее наркотиками. Она жива, но вместе с тем как бы и мертва. Он видит с ужасом ее пустое, безучастное лицо. И все же не хочет, чтобы она очнулась. Этому не бывать… все, что угодно, только не это.
– Пчелка, – обратился Людвиг к Грейс, – Остин попросил у меня взаймы.
– И ты дал?
– Пять фунтов.
– Вполне достаточно. Надеюсь, больше он не подойдет. Да у тебя и выплат до сентября уже не будет.
Людвиг на миг задумался.
– Ты права, – сказал он. – Я это к тому, вдруг и ты захочешь ему одолжить какую-нибудь сумму.
– Я не захочу.
На этом разговор закончился.
Осознание, что совершенно случайно он стал женихом богатой невесты, подействовало на Людвига гораздо сильнее, чем он предполагал. Перспектива брака согревала и радовала его. В нем развилось не свойственное ранее легкомыслие. Так, он почти перестал беспокоиться о финансовых делах, которые раньше его неизменно занимали. И когда Остин попросил взаймы, ощутил жалость, смешанную с некоторым презрением, новое для себя чувство, самого его несколько удивившее. Элемент презрения он отметил с грустью. Как же быстро он перешел на сторону богатых! Расставшись с пятью фунтами, Людвиг с еще большей грустью понял, что до сентября ему самому придется занимать у Грейс. А она не предлагала ему денег, наверное, из деликатности.
Его повсюду представляли как жениха, и это пока было непривычно. Жениховство как-то претило его характеру. «Вы еще не знакомы с моим женихом, Людвигом Леферье?» Смешные слова. Ну а слово «муж»? «Вы знакомы с моим мужем?» «Разрешите вам представить мою супругу Грейс». «Слышали, Леферье женился на богатой?» Как к этому отнесется Эндрю Хилтон? Муж Грейс. Муж. Бессмысленное слово. Муж. Хозяин? Глава дома? Грейс и Клер поглощены подготовкой к свадьбе. Интересовались, приедут ли его родители. Он не знал, что сказать. Если захотят приехать, подумал, придется попросить Грейс возместить расходы. Все так сложно, требует тщательного обдумывания. А тем временем они с Грейс носились по Лондону, как заезжие путешественники. И все еще не были близки.
Людвиг много размышлял о Гарсе и пробовал с ним встретиться, но Гарс все время куда-то исчезал. В тот вечер, когда они все-таки встретились, Людвиг оказался не на высоте, потому что ждал тогда от друга только одного – подтверждения правильности своего решения. Когда решаешься на столь важный шаг, то не хочется от другого услышать: «Не так уж важно, как ты поступишь». Людвиг считал свое решение правильным. Наверное, надо было отчетливей предъявить Гарсу свои аргументы. Теории Гарса безумны, но сейчас они напомнили ему собственные мысли, бродившие в голове еще в школе, в тихие часы после уроков. С Гарсом он, разумеется, не согласен. Но ему сейчас нужно то, что способен обеспечить только Гарс, – убедительное теоретическое обоснование его поступков. Пока в решающих пунктах оставалась неясность. А ему так хотелось услышать слова ободрения от тех, кого уважал. Отношение родителей вынуждает его с напряженным вниманием прислушиваться к мнению других людей. Эти их ужасающе трогательные, мучительно трогательные письма не давали покоя воображению и отнимали решимость. Он теперь и во сне сомневался. Однажды громадная полунагая женщина в шлеме и звездно-полосатых панталонах, очень похожая на Митци Рикардо, замахнулась на него копьем и скомандовала: «А ну защищай меня!» Людвиг во сне бежал в панике.