Человек случайностей
Шрифт:
– Когда?
– А, не имеет значения… я слишком все преувеличиваю. Так, иногда что-то нахлынет, задумаешься…
Наступило молчание. Гарс смотрел на девушку. Она подтянулась и села поудобней. Занялась своей розовой шляпкой, пытаясь вернуть ей первоначальную форму. Под ветками ив было жарко и зелено, но в то же время от воды веяло прохладой. Грейс посмотрела вверх.
Гарс осторожно вывел лодку на открытое пространство, и вот постепенно из мглы начал вырисовываться Лондон – мост над Серпантином, отель «Хилтон», найсбриджские казармы, а еще дальше – стройные башни
– У тебя в жизни было это? – спросила Грейс. Она все еще возилась со шляпкой.
– Да.
– Так что же это такое?
– Если я скажу, рассердишься.
– Нет… Ты хочешь сказать…
– Именно.
– Эротика, и ничего более?
– Ты напрасно добавила «ничего более». Разум неэротичен, а вот дух – это исключительно эротика. На самом деле жизнь и эротика – одно и то же, хотя это утверждение и звучит слишком смело.
– И отталкивающе.
– Нисколько. Вспомни Шекспира. Только эротика, только дух.
Лодка поплыла быстрее по направлению к мосту. Грейс смотрела на Гарса. Худой, загорелый, суровый, крепкий. Солнце зажгло золотистые лучики в его черных волосах, и он был бы сейчас похож на своего отца… если бы не суровость.
– Смотри, – повернув голову, сказала Грейс, – Питер Пэн. Когда-то я здесь встретила Мэтью.
– Мэтью…
– Мне кажется, я потеряла Мэтью.
– И я тоже его потерял. Но это не важно.
– Да. Это не важно. Мне его сейчас как-то жаль… но в общем-то это ужасно… будто святотатство… и при этом…
– Ни к чему такой напряженный взгляд на людей. Обычная жалость ему не повредит… Ему от нее, по правде говоря, ни холодно ни жарко.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать. – Она вздохнула, и вместе с этим вздохом все ее печали вмиг вернулись, не ослабевшие ни на грамм. Лодка проплыла под темные, сырые, гулкие своды моста, на которых слабо играли отблески воды. В полумраке слезы вновь наполнили глаза и, как тягостный сон, не принесли никакого заметного облегчения.
Ее дни теперь стали ужасны. Она жила в искореженных останках самой себя. Безумная надежда еще не совсем угасла, но чем дальше, тем яснее она понимала, что ничего уже не вернуть. Слепая, глупая мысль об утешении тлела и никак не могла погаснуть, и это было для нее самым большим мучением – убежденность, что утешить ее может только Людвиг. Он просто не знает… надо ему сказать… Людвигу. Только он ей нужен, милый, странный, сильный, ее Людвиг. И она не понимала, не хотела понимать, что Людвиг уже ушел из ее жизни. Без него нельзя, только он, только с ним. Она плакала сейчас больше даже, чем в детстве, плакала отчаянно, безутешно. Ну почему его нет рядом, если бы он был рядом… Ах, если бы, если бы…
– Вот сейчас причалим, и я тебя посажу на такси, – сказал Гарс.
– Ты не обижайся…
– Ну что ты, Грейс. Старые друзья должны помогать друг другу. А мы с детства знакомы.
– Ты такой хороший, всем помогаешь.
– Насколько это в моих силах.
– А как там твой роман? Издательство уже дало ответ?
– Да. Осенью собираются напечатать.
– Я за тебя очень рада.
«Странно, – думала она. – Я еще жива. Вот платье надела самое красивое. А как его выбрала, не помню. Не нахожу себе места от отчаяния и тут же разговариваю как ни в чем не бывало. Удается даже не плакать. Плыву в лодке по Серпантину. Солнце пригревает».
– Гарс.
– Да.
– Я сейчас скажу… глупо прозвучит… но ты…
– О чем?
– Помнишь, я сказала, что у меня бывают иногда такие впечатления, странные, про некоторые вещи… ну, иногда… помнишь…
– Да.
– Так вот это я тогда тоже почувствовала, на Кинг-роуд, когда ты шел за мной и не хотел подойти.
– А…
– Ну может, это было другое чувство, не могу сказать точно… но было чувство, как бы дрожь, и еще страх, и еще кажется, как будто все вокруг разрушилось и из этого разрушенного постепенно выступают новые формы. Помнишь, как ты шел, а потом я оглянулась и увидела тебя?
– И ты сделала вид, что меня не видишь?
– Сделала вид… то чувство меня побороло… но я знала, что ты знаешь.
– Я знал.
– На перроне я вдруг испугалась, что ты появишься раньше, чем приедет поезд.
– Извини меня.
– Нет, нет, все хорошо. Потом мы снова встретились случайно. Правда, странно?
– Да.
– И ты пригласил меня в кафе. А ты позвонил бы мне, если бы мы тогда на улице не шли друг за другом? Наверное, нет. А в доме у Мэтью почему ты не захотел со мной говорить?
– Да как-то неловко было там.
– А сейчас?
– Сейчас… не имеет значения, Грейс. Я просто помогаю тебе коротать время. Ты сейчас нуждаешься в этом. На такой крохотный, замкнутый в себе миг. Он завершится, и ты выйдешь из него и забудешь это мимолетное настроение. У тебя в памяти ничего не останется. Придешь в себя. Вокруг столько друзей, которые ждут твоего возвращения. И среди них один особенно.
– Ты думаешь… Я должна поверить… что есть будущее. Гарс, ты очень хороший. Надежный друг и хороший человек.
– Всего лишь помощник. Ну, давай помогу тебе выбраться из лодки.
Грейс взялась за его теплую твердую ладонь. С легким испугом выскочила из раскачивающейся, ускользающей из-под ног лодки на берег.
– Думаешь, где бы отдохнуть? – спросил Остин.
– Отдохнуть? – удивился Мэтью. – От чего?
– Откуда мне знать? Все, у кого есть хоть немного денег, разъезжаются в это время года. Мне подумалось, может, и ты собираешься. В Шотландию, допустим. Или к Средиземному морю.
– Какое там.
– Ты выглядишь усталым. Необходимо сменить климат.
– Я и без того бездельничаю.
– Рискну высказать мнение, что именно от безделья ты больше всего страдаешь. Почему бы тебе не заняться каким-нибудь серьезным делом? В дипломатической сфере, допустим. Наверняка у тебя остались связи. Я слышал, Чарльз Одмор хочет включить тебя в какую-то комиссию.
– Комиссия – это неплохо.
– Мне уже пора уходить. Я польщен тем, что ты меня пригласил.
– Пустяки.