Человек со свинцовым чревом
Шрифт:
Врач, введенный в курс дела двумя полицейскими, согласился молчать. Он составил и подписал требуемый документ. Тело подняли наверх и с пышным эскортом повезли в Гренель. Николя пошел за отцом Грегуаром в его лабораторию. Все еще под воздействием драмы, он утешился несколькими рюмками мелиссового ликера, своего фирменного напитка. Николя подтвердил ему версию несчастного случая. Монах запричитал, такого в его монастыре еще не случалось. Колодец был открыт в ожидании близких похорон одного из братьев.
— Отец, скажите, а есть ли другие выходы из монастыря, кроме того, что ведет на улицу Вожирар?
— В монастырской ограде полно дверей, мой бедный Николя! Есть еще один вход,
Николя не ответил, он погрузился в размышления.
— Кто исповедовал мадам де Рюиссек?
— Приор. Это и есть наш покойник.
Николя закончил расспросы и оставил старого друга в задумчивости, в окружении своих реторт. Оставалось только узнать, что увидел на выходе из монастыря Рабуин, его шпион. Лошадь Николя, оставленная у входа в монастырь, нетерпеливо ржала и фыркала. Он вышел на улицу Вожирар и свистнул, как дрозд — условный сигнал, чтобы его человек вышел из укрытия. Со скрипом раскрылись ворота напротив входа в монастырь. Из них вышел Рабуин, закутанный в бесформенную накидку. Прищуренные серые глаза на худом узком лице светились дружелюбием. Ради Николя он готов был пойти на любой риск. Он встал в тени, а его шеф, держа лошадь под уздцы, немного погодя приблизился к нему и остановился, делая вид, что затягивает подпругу. Лошадь разделяла их и давала Рабуину возможность оставаться незамеченным.
— Докладывай, — произнес Николя.
— Я прибыл сюда в три часа. Через полчаса я увидел, как вы входите в монастырь. За несколько минут до четырех…
— Ты уверен? Колокола не звонили.
Николя услышал тихий звон карманных часов с боем. Он улыбнулся.
— Итак, без пятнадцати четыре приехала карета. В ней — пожилая женщина. Она вышла и направилась к церкви.
— А кучер?
— Не сдвинулся со своего места.
— Дальше?
— Улица оставалась пуста до того момента, пока какой-то обезумевший монах не выбежал на улицу. Вскоре он вернулся с двумя людьми, одетыми в черное.
— Спасибо, Рабуин, ты свободен.
Николя вытащил из кармана сюртука серебряную монету и перебросил ее через седло. Он не услышал, как она упала, — Рабуин поймал ее на лету.
Николя помчался крупной рысью. Ему было необходимо как можно скорее увидеться с месье де Сартином и дать ему отчет о последних событиях, чтобы оправдать перед ним свое непростое решение. Главным мотивом этого нарушения предписаний было желание избежать прямого конфликта с графом де Рюиссеком и его покровителями. Он также не забывал, что графиня была крестной матерью мадам Аделаиды. Скандал мог затронуть интересы престола и быть использован в интересах его врагов в это неспокойное военное время. Чем больше Николя размышлял, тем более обоснованным казался ему его поступок, и он был почти уверен в том, что шеф его одобрит.
На улице Нев-Сент-Огюстен Сартина не оказалось. Секретарь поведал Николя, что генерал-лейтенанта полиции срочно вызвали в Версаль по распоряжению месье де Сен-Флорантена, королевского министра. Николя отвел свою лошадь в конюшню, попросил конюха дать ей двойную порцию овса и в уже сгущающихся сумерках направился к Шатле.
Слабо освещенное, массивное и бесформенное здание старой тюрьмы терялось в сумерках, и статуя богини Правосудия над порталом, изъеденная и почерневшая от влажности и непогоды, уже исчезла в темноте. Обменявшись парой слов с отцом Мари, Николя прошел в кабинет дежурного, чтобы прочесть последние отчеты и написать записку месье де Сартину о происшествии в кармелитском монастыре. Он множество раз перечеркивал написанное и переписывал заново. Наконец он скрепил письмо печатью с гербом Ранреев — единственной поблажкой, которую он давал своему тщеславию, — и отдал его старому привратнику с просьбой доставить адресату как можно скорее. В Шатле всегда находился мальчишка, ожидавший срочных поручений и готовый выполнить их за мелкую монету.
Треуголка съехала на глаза Николя, он вздохнул и погрузился в сон. Бурдо, искавший его, чтобы вместе отправиться к Сансону, нашел его крепко спящим и не стал сразу будить. Николя почувствовал на себе взгляд инспектора и, вздрогнув, проснулся.
— Николя, вы как кошка: спите только одним глазом!
— Может, когда-нибудь это спасет нам жизнь, мой друг. Но сейчас я спал как убитый!
Николя в подробностях рассказал Бурдо о последних событиях. Лицо инспектора напряглось от размышлений.
— Вот этот непонятно откуда взявшийся билет в Комедию, и, зная вас, я решил…
— Что завтра мы отправимся в Итальянскую Комедию. В склепах наших монастырей такие бумажки просто так не валяются.
Николя снова погрузился в неясные размышления. Этот билет в Комедию что-то смутно ему напоминал. Однако необходимо было на время прерваться, ответ, если он есть, придет к нему позже.
Николя и Бурдо спустились в подземелье старой крепости. Зал допросов, соседствующий с канцелярией суда, по обыкновению служил для осмотра и вскрытия тел. Каждый раз, когда Николя приближался к этому многострадальному месту, он чувствовал прилив грусти, но преодолевал себя, убежденный в том, что его ремесло обязывало его заглушать в себе чувство сострадания.
Бурдо вытащил трубку и полез в карман за табакеркой. Прохладный воздух и хлорка, которой посыпали тела, не могли помешать работе природы и скрыть ужасные запахи разложения, пота и крови тех, кого здесь пытали, влага и плесень на каменных стенах навсегда впитали эти зловонные испарения.
Николя и Бурдо поскорее спустились в зал допросов, освещенный светом факелов. Там их уже ждали два человека, их подвижные тени плясали на стенах. Тот, что помоложе — вечно одетый в сюртук красновато-бурого цвета, в белом парике, — что-то показывал пальцем другому, постарше и более грузному, сидевшему, сложив руки на коленях. Это были Шарль-Анри Сансон, палач, и доктор Семакгюс. Последний, корабельный хирург и большой любитель путешествий, был другом и должником Николя — однажды тот вытащил Семакгюса из очень скверной ситуации и доказал его невиновность в деле об убийстве, в котором все было подстроено так, чтобы обвинить его, враги использовали его нерешительность и слабость к прекрасному полу. Сейчас объект внимания Сансона и Семакгюса лежал на огромном столе.
— Вот картина из анатомического театра медицинского факультета! — сказал Николя.
Отрешенный и ироничный тон был традицией, принятой на этих встречах со смертью. Он создавал отстраненность, необходимую для свидетелей этих жестоких сцен. Склонившиеся над столом обернулись. Сансон узнал пришедших, и его лицо оживилось улыбкой. Он протянул Николя руку для рукопожатия. Здороваться с палачами за руку было не принято, но взаимное расположение, возникшее между ними со дня первой встречи, оправдывало этот жест. Круглое и всегда раскрасневшееся лицо доктора Семакгюса расцвело при виде друга.