Шрифт:
Иногда мир стоит на принципиальности.
А иногда из–за нее же и падает.
Шел дождь.
Ничего удивительного, обычное дело для Питера.
Бежали по тротуару люди, подняв воротники, раскрыв зонты, быстрые, суетливые как муравьи. Катили машины, разбрызгивая воду из луж, не ясно, то ли смывая грязь, то ли пачкаясь еще больше.
Грязные машины – тоже обычное явление для Питера.
Абрамов Александр припарковался на узком пространстве
Очередь он занял со вчерашнего дня. Адвоката не было, но Саша и не ждал его – они договорились заранее, что Саша позвонит, если будут какие проблемы, а нет, так пообщается с обвиняемой наедине.
В самом деле, что дергать занятого человека, если все ясно по первому допросу?
В следственный кабинет была очередь, пришлось ждать. Когда он вошел наконец в тесную дурно пахнущую комнату под номером пять, натикало уже десять утра.
Саша разложил перед собой бумаги, вытащил две ручки – одну, чтобы писать, другую – так, для подстраховки.
Он не любил, когда в самый неподходящий момент заканчивались чернила.
Отворилась дверь, и конвоиры ввели в кабинет обвиняемую. Усадили напротив Саши и ушли. Замок лязгнул, закрываясь.
Следователь и обвиняемая остались одни.
– Здравствуйте, – сказал Саша. – Меня зовут Абрамов Александр Валентинович, и я ваш следователь.
– А старый куда делся? – спросила женщина. Они всегда его задают, этот вопрос, волнуются, будто бы от того, кто расследует их дело, что–то действительно зависит. – С ним что–то случилось?
– Ничего не случилось, – Саша мог бы сказать: «Не твое дело», но зачем? Гораздо проще работать с человеком, если не относишься к нему как к говну, а он к тебе – также. – Просто у него оказалось слишком много дел, а я недавно закончил несколько своих, и вот, мне дали ваше. Просто распределение нагрузки.
– Ясно.
В кабинете установилось молчание. Саша достал копию старого протокола допроса, украдкой поглядывая на обвиняемую.
Он представлял себе ее как–то иначе. Нет, он видел, конечно, ее фотографию в паспорте, но в паспорте все выглядят прилично – все причесанные, накрашенные… А потом в обдолбанных наркоманках так сложно узнать в прошлом красивых девочек.
Эта была иной. Слишком… чистой, что ли.
Обвиняемая заметила, что следователь изучает ее и улыбнулась. Улыбка была тонкая, блеклая. Но добрая.
– С вами здесь хорошо обращаются? – спросил Саша для проформы.
– Спасибо, все вполне приемлемо. Я понимаю, что могло быть гораздо хуже, и не жалуюсь.
– Если будут какие –то замечания, говорите мне или пишите.
– Предыдущий следователь мне такого не предлагал.
Абрамов лишь пожал плечами. Все работали по–разному.
– Итак, передо мною лежит ваш первый допрос – допрос в качестве подозреваемой. Я приехал допросить вас уже в качестве обвиняемой. Говорю сразу – времени у меня немного, а ваш адвокат задерживается…
– Мне не нужен Семен Петрович, спасибо. Я не скажу ничего нового. Вы можете переписать мои прошлые показания, а я поставлю подпись.
– Татьяна Эдуардовна, если вы отказываетесь от дачи показаний…
– Я не отказываюсь. Если хотите, перескажу вам все заново, это займет кучу времени. Кому это надо? И – пожалуйста – давайте без отчества. Не думаю, что мне больше лет, чем вам.
Саша нахмурился. Он не любил, когда ему напоминали про возраст. Бесило, когда зэки отказывались воспринимать его всерьез, бесило, когда свидетели, так долго отказывавшиеся ходить на допросы, приходили наконец в сопровождении оперов и смотрели на него с чувством превосходства: ну как, мальчик, один ты с нами ничего поделать не можешь?
– Есть определённые формы общения с обвиняемыми, Татьяна Эдуардовна, и я не желаю их нарушать.
Она пожала плечами. И его это почему–то разозлило.
Он был хорошим следователем, профессионалом, и внимательно изучил ее дело. И ее личные данные – тоже. Девочка закончила не что–нибудь, а Финэк! Была на хорошем счету. Все родственники и родные отзывались о ней как о святой! Молодая, красивая, талантливая…
И она спокойно сидит тут перед ним, пока ее жизнь катится под откос! Даже адвоката взяла по пятьдесят первой, отказалась от юриста по соглашению! «Чтобы мама не тратилась».
Закоренелые преступники – и те пытались уверить всех и каждого в своей невинности. А тут абсолютно положительная девка спокойно брала на себя вину…
Бред какой–то.
– Скажите, Татьяна Эдуардовна, – закипая спросил Саша. – Вам действительно плевать, что будет с вашим делом, или вы притворяетесь?
Она слегка наклонилась над столом. Поправила выбившуюся из–за уха прядку. Взглянула: остро, пронзительно.
– Мне не плевать. Но о чем тут можно говорить? Прошлый следователь показывал мне бумаги. Там все верно. Я согласна с… квалификацией. Я понимаю, что она останется прежней, каким бы мотивом я ни руководствовалась. Так зачем засорять дело и вашу голову?
– Мотив порой может иметь решающее значение… – начал Саша.
– Не в моем случае.
Абрамов немного помолчал. С одной стороны, было бы правильно переписать ее прежние показания… что–то останавливало. Он любил понимать своих обвиняемых. А ее он не понимал.
– Могу я поинтересоваться, что вас не устраивает в плане мотива? – спросил он.
– Личная неприязнь.
– А был какой–то другой?
– Не знаю точно… Просто личная неприязнь – это что–то такое… вроде ненависти, что ли. Желание сделать плохо кому–то другому. А у меня этого ничего не было. Я понимаю, бумага все стерпит, но это так глупо звучит…