Человек в коротких штанишках
Шрифт:
Взрослые люди очень часто не замечают, как эгоистична их любовь. Сами они не любят, когда их отрывают от дела, даже пустякового. Разве стоят того самые лучшие колготки, чтобы из-за них прекращать строительство замка? Алла подчинилась с большой неохотой и обидой.
– Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Поэтому не дуйся напрасно. Вот держи золотого петушка.
Леденец на палочке не улучшил настроение, но, машинально его лизнув раз, другой, девочка вздохнула и решила покориться судьбе и, так уж и быть, примерить ставшие за одну
Баба Валя очень обрадовалась подарку.
– Я давно хотела купить ей такие, но все не было подходящего размера.
Колготки пришлись впору. Алла терпеливо подождала, когда Леля и бабушка ощупают ее со всех сторон, и только после того, как они вдоволь насладились зрелищем новых колготок, спросила:
– Баба Валя, я еще погуляю немножко? Можно?
Ей хотелось поскорее вернуться к строительству Глиммингенского замка, к наполовину возведенной башне Эрменриха, но Леле хотелось поскорее начать ее перевоспитывать.
– Подожди, голубушка, – вместо бабы Вали ответила она. – Прежде ты мне ответишь на несколько вопросов. Я узнала про тебя ужасную вещь.
– Какую вещь? – испугалась Алла.
– Баба Валя мне позавчера сказала по телефону, что ты хлеб назвала гадостью. Я просто не поверила. Ты, наверное, ошиблась?
– Не ошиблась, – с неожиданным вызовом ответила девочка.
– Что такое? Почему ты мне так отвечаешь?
– Она совсем у нас разучилась уважать старших, – грустно покачала головой баба Валя. – С тетей Лелей так разговаривать! И нечего слезы лить. Москва слезам не верит.
– И пусть не верит. И не надо.
Тетя Леля сидела в кресле. Баба Валя стояла у двери на кухню. Алла – у окна. И в тот момент, когда Леля спросила у нее про хлеб, она увидела, как подошли мальчишки с соседнего двора к ящику с песком и разрушили Глиммингенский замок, все его башни, заградительный ров и мосты.
– Я не понимаю только одного, – возмутилась Леля. – Как ты смеешь так говорить о хлебе. И еще плачешь. Ты знаешь, какое это богатство – хлеб, когда он есть, и какое это бедствие, когда его нет? Люди умирают, если у них нет хлеба. Так было в войну в блокадном Ленинграде.
– А я не умру! Ни за что не умру! – крикнула с отчаянием Алла, видя, как мальчишки разравнивают песок на том месте, где совсем еще недавно, минуту назад, был замок. – Я могу совсем не есть хлеба, к вашему сведению. Я бы его никогда не ела. Это меня баба Валя заставляет.
Она отвернулась от окна. На месте ее замка мальчишки рыли в песке яму.
– Пойди умойся и вытри слезы, а потом будем разговаривать, – приказала тетя Леля тоном победительницы. – Неприятно на тебя смотреть. Меня только одно утешает: раз плачешь – значит, понимаешь свою ошибку.
Баба Валя повела Аллочку умываться, а тетя Леля, довольная собой, откинулась на спинку кресла и посмотрела на часы. У нее оставалось еще немного времени, чтобы затронуть другую тему. В три часа она договорилась встретиться с портнихой, а сейчас было только два. Моя жена была убеждена в том, что с детьми нужно регулярно проводить нравоучительные беседы.
Алла вернулась из ванной умытая, причесанная и успокоенная.
– Ну, вот, теперь ты похожа на хорошую девочку, – удовлетворенно заметила Леля. – Кстати, хорошая девочка Алла, это правда, что ты не хочешь ходить в детский сад?
– Не хочу.
– Почему?
– Там спать надо.
– Если надо, значит, надо. Ты уже взрослая и должна понимать, что у каждого человека есть свои обязанности. Если тетя, например, откажется вести троллейбус, тебе придется идти пешком.
– Ну и пусть.
– А другая тетя откажется выпекать хлеб. Что ты будешь есть?
– Ничего. Петуха твоего.
– Заладила «ну и пусть», «ничего», – рассердилась Леля. – А если третья тетя на сахарном заводе скажет: «Ну и пусть» и не пойдет на работу? Не будет не только хлеба, но и конфет.
– Ну и пусть.
– Ах, так! Дай сюда петуха.
Леля протянула руку, Алла в последний раз лизнула леденцовое крылышко и отдала петуха.
– Пожалуйста, большое пожалуйста, – вспомнила она свое детское слово.
– Хорошо, очень хорошо. Теперь снимай ботинки, потому что четвертая тетя не пошла на фабрику и у тебя нет ботинок.
– Вот ваши ботинки. Не нужны они мне, – сказала девочка. – Я могу ходить босиком.
Ботинки полетели под кресло.
– Ну и упрямая ты, – удивилась Леля. – Но если ты так упорствуешь, то тебе придется снять и платье, и колготки. Ничего этого нет, потому что никто не пошел на работу и некому было делать для тебя одежду.
Леля не успела договорить свою фразу, как платье полетело к ней на колени, а колготки оказались на полу. Баба Валя заволновалась. Пол был холодный, а внучка стояла босиком, в одной маечке и трусиках.
– Алка, – сказала баба Валя встревоженно, – нельзя быть такой упрямой девочкой. Тебе тетя Леля говорит, а ты слушай и мотай на ус. И делай выводы.
– А где у меня ус? – крикнула девочка. – Где? У меня нет никаких усов, к вашему сведению.
– Она уже сделала выводы, сделала, – поспешила сказать тетя Леля. – Она понимает, что в одних трусах и маечке не пойдешь гулять на улицу.
– Пойду, не испугаюсь, к вашему сведению.
– Иди, иди, а мы посмотрим, как тебя все люди засмеют.
– И пойду.
И она действительно двинулась в коридор. Желая ее остановить, Леля сказала:
– Но в таком случае тебе придется снять трусы и майку. Их тети не стали бы делать, если бы знали, что ты откажешься ходить в детский сад, откажешься выполнять свои обязанности перед обществом.
На пол у самой двери полетели трусы и майка. Щелкнул английский замок, по полу от двери в коридор пролетел через всю комнату ветерок и захлопнул форточку и балконную дверь.