Человек, заставлявший мужей ревновать. Книга 2
Шрифт:
– Вы будете учить моего Козмо. – Она выставила перед собой своего вундеркинда. – Музыка для Козмо – это его жизнь.
– А у вас ширинка расстегнута, – громко сказал маленький Козмо.
Мгновенно руки и директора школы, и учителя музыки рванулись к их ширинкам.
– Первое апреля, – маниакально захихикал маленький Козмо.
– Маленький Козмо такой шутник, – просияла Гермиона.
В кабинете их уже ждала с чаем Горчица.
– Ромашковый чай с медом или «Эрл Грей», миссис Гарфилд?
– Как вы заботливы, – Гермиона всплеснула руками. – Да еще и
Она обратилась к Дэвиду:
– Вы собирались показать мне ваши спортивные результаты в соревнованиях Оксфорда и Кембриджа, директор.
Когда Горчица вышла поискать папку, маленький Козмо издал еще один злобный смешок. Заметив порнографические журналы в столе Дэвида Хоукли, он теперь искоса посматривал на блондинку в высоких ботинках и ковбойской шляпе с колоссальной грудью.
– Изъято во время ленча, – пробормотал Дэвид, пряча журналы под хихиканье маленького Козмо.
– Миссис Кольман, – взмолился Дэвид, – не могли бы вы пару минут развлечь Козмо?
– Ах сыновья, сыновья, – вздохнула Гермиона, наклоняясь вперед, чтобы из ее розового костюма от «Шанель» показались груди столь же великолепные, как и у блондинки в журнале.
– Должно быть, трудно при вашем изнуряющем образе жизни уделять достаточно времени Козмо, – заметил Дэвид.
– Но зато какое, какое время уделяю я ему, – промурлыкала Гермиона. – Я все хотела спросить вас, вы не родственник Лизандера Хоукли?
– Это мой младший сын, – осторожно ответил Дэвид.
– Ну тогда вы должны гордиться, – сказала Гермиона, действительно активно симпатизирующая Лизандеру. – Я, конечно, не знаю, что он на самом деле собой представляет, но очень хорош и весьма одарен. Разумеется, все это ему досталось от такого великолепного отца, такого щедрого.
– Прошу прощения?
– Ну, у него, должно быть, очень приличный доход, если он ездит на «феррари», – произнесла Гермиона с коротким смешком, – имеет всех этих пони для поло и покупает бриллианты для своих бесчисленных дам. Какие восхитительные оладьи! В общем, я только предположила, что дела во Флитли идут настолько великолепно, что вы способны дать ему огромное пособие, или, может, он это выигрывает на скачках?
Дэвид подавился «Эрл Греем», побагровел, но от комментариев воздержался.
Сразу же после ухода Гермионы в кабинет вошла возбужденная Горчица, которая еще не знала, что маленький Козмо отправил флакончик «Рибены» в ее процессор.
– Какая милая дама. Она попросила у меня рецепт оладий. И какой славный мальчуган. Не правда ли, он очень мил в этой матросской шапочке?
– Если бы она еще закрывала ему лицо, – проворчал Дэвид.
– Вы знаете, я не читаю бульварные газеты, – продолжала Горчица в почти оргастическом возбуждении, поскольку патологически ревновала Хоукли к Пиппе, – но мне показала это сестра-хозяйка.
Она протянула Дэвиду «Ивнинг Скорпион». С глубоким вздохом он нацепил очки.
С четвертой страницы на пятую шли не очень четкие снимки: Лизандер целуется с Джорджией на полу в танцевальной комнате на вечеринке прошлой
«ПАДЕНИЕ ГАЯ», – гласил громадный заголовок.
«Муженек года Гай Сеймур, – следовала подпись, – настолько терпеливый муж, что позволяет своей жене, певице и сочинительнице песен Джорджии Магуайр, целоваться и обниматься вечер за вечером в освещенных свечами ресторанах с Лизандером Хоукли, тем самым человеком, который заставляет мужей ревновать. Прошлой ночью они были замечены убегающими от облавы на наркотики в Фулеме.
Любитель этих развлечений – Лизандер, младший сын Хоукли, директора слишком уж воображающей о себе школы Флитли (стоимость обучения 14 000 фунтов стерлингов в год со всеми доплатами)».
С гневным ревом Дэвид отшвырнул газету. Лизандер, должно быть, занимается наркотиками, чтобы заработать те деньги, о которых говорила Гермиона. А все эти дегенеративные рок-звезды, подобные Джорджии Магуайр, всегда замешаны в чем-то таком.
Схватив телефон, он позвонил заместителю директора.
– Мне искренне жаль, директор. Я уже видел статью.
– Я, пожалуй, возьму сутки отпуска и попытаюсь разобраться.
– Ну конечно. Мы удержим крепость до вашего возвращения.
Оставшись одна в «Валгалле», Китти радовалась свободному вечеру. Она сильно скучала по Лизандеру – он так мил и заботлив, но ей было приятно и то, что она похудела еще на восемь фунтов и у нее прочертились скулы, ребра и даже что-то похожее на талию – впервые в жизни. Она должна продолжать заниматься и не сдаваться. У нее было полно работы на Гермиону, Раннальдини и теперь еще на Рэчел; а дорогой Вольфи, приславший ей на день рождения бумеранг и плакат с изображением разъяренного утконоса, заслуживал длинного, пространного письма.
Вчера в припадке отчаяния она срезала свой жуткий перманент. Лишившись лохматого ореола, ее лицо выглядело тоньше, большие серые глаза, слегка подсвеченные контактными линзами, приплюснутый нос и мягкий щедрый рот стали более выразительными. Глядя в зеркало, она вытягивала завитки волос на лоб и шею. Прическа была убийственно коротка, что скажет Раннальдини? Да скорее всего и не заметит. Кто-то дернул за колокольчик. У дверей стоял бесспорно привлекательный мужчина.
– Это тебе, – сказал он, протягивая пучок моркови.
– Ферди, – в восторге взвизгнула Китти. – О мой Боже, ты выглядишь потрясающе.
Перспектива выиграть спор удивительно подействовала на силу воли Ферди. Он так похудел, что был почти неузнаваем. Под солнцем Эльгарвы он стал черно-коричневым, черные волосы прорезали белокурые прядки, обозначился торс. Смеющийся кавалер постепенно превращался в Мела Гибсона.
– О Ферди, – вздохнула Китти.
– Да и ты выглядишь неплохо, – присвистнул Ферди, в изумлении обойдя вокруг нее. – Прическа стала лучше, контактные линзы вставили. О, пробужденная Китти, мы на верном пути. Давай-ка отметим это дело хорошей выпивкой.