Чем вы недовольны?
Шрифт:
– Зачем вы упомянули брата-министра? – улыбнулась Катя.
– Для принудительного уважения. Курортные домохозяйки – самая вредная часть человечества, их не грех держать в страхе. Я заметил, какую она мину состроила при моем появлении у калитки.
– Тогда одобряю вашу моральную атаку.
– Из этих же соображений я еду в Ломоносовск. Анатолий человек слишком доверчивый… Вряд ли ему с его характером удастся найти Тамару Мухину.
– Из этих соображений и я еду с вами.
Оба встали. Усидеть после того, как решен важный вопрос,
– Неужели мы будем пить кофе по-турецки? – весело спросил Коста.
– Удобно ли уйти?
– Как зовут вашу хозяйку?
– Ефросинья Мироновна.
Коста вошёл в дом и вскоре вернулся.
– Кофе будут пить хозяйка и Ася, – сказал Коста. – Это решено. Прошу вас, пойдёмте в агентство Аэрофлота. Там уважают журналистов радио, мы им помогаем в их трудном деле.
Раскрасневшаяся хозяйка провожала гостя до калитки и просила заходить без всяких, попросту. Шутка сказать – брат министра. И ещё какого!
КТО СЛЕДУЮЩИЙ?
– Человек, не умеющий возражать самому себе, никогда не достигает цели и губит всё задуманное им, будь он конструктор, следователь, художник, писатель или даже Наполеон. Самое опасное для человека – азарт и тщеславие, – говорил когда-то Воробушкину профессор педагогического института.
Воробушкин дважды решительно возразил себе. Первый раз по окончании медучилища, второй раз – став педагогом. Этого мудрого из мудрых правила он неуклонно придерживался и теперь, будучи оперативным работником. Евгений Иванович твердо знал: самое опасное – это создать легенду, нарисовать самому себе картину и принимать в расчет только то, что дорисовывает её. Неуемное воображение рождает азарт, и если его питает честолюбие, тщеславие, то носитель этих черт губит одновременно дело и себя.
Перед отбытием в Ростов-на-Дону Воробушкин, взвесив всё обстоятельства и неоднократно возразив самому себе, пришёл к выводу, что Бур, спугнув такую хищную и сильную птицу, как Джейран, поставил всё дело под разительный удар и обольщаться легким успехом нельзя. К тому же серьёзно затрудняет дело характер Бура, его темперамент и жажда мщения.
Воробушкин как в воду глядел – Пухлый всполошил Джейрана, и тот не прилетел в Сухуми. К счастью, и Джейрана преследовал азарт, хотя и иного характера – азарт хищника.
Прибыв вместе с Воробушкиным в Ростов-на-Дону, Бур позвонил в управление торговли, ему ответили, что Матвей Терентьевич в больнице. Серьёзно болен.
– Неужели?! – воскликнул Богдан. – Выкинет номер и помрёт, вот это будет аттракцион.
Лечащий врач, полнокровная строгая женщина, бесстрастно убеждала Бура:
– Пока ничего опасного. Были сердечные спазмы. Через несколько дней выпишем больного Пухлого.
– Через несколько дней, это точно?
– Наверное. Больной Пухлый слушается, ведет себя хорошо. Просил не беспокоить. Свидания не разрешаю. Могу передать, что вы навестили его.
– Передайте, пожалуйста,
Оставив подарки, Бур с постным видом пошёл к выходу, к воротам, где его ждал Воробушкин.
– Правильно сделали, что не назвали себя, – заметил Евгений Иванович.
– Еще бы! Узнав, что явился я, он может назло дать дуба.
Воробушкин, раздумывая, пошёл вдоль липовой аллеи, что-то решая.
– Посидите на скамье, я уточню – стоит ли нам ждать выздоровления вашего дяди.
Воробушкин прошёл к заведующему отделением.
В отгороженном кабинетике за столом сидел черноволосый смуглый человек с сонными круглыми глазами, Воробушкину не требовалось изображать обходительного человека. Мог ли заведующий подумать, что посетитель с лицом лирического героя кинофильма – оперативный работник милиции? Мог ли заведующий терапевтическим отделением помнить, что гордость советской сатиры, писатель Евгений Петров, человек с обаятельным обликом, когда-то успешно, вдохновенно работал в уголовном розыске?
Элегантный симпатичный молодой человек был встречен заведующим не восторженно, но и не безразлично.
– Слушаю вас, – поднял тяжёлые веки врач Касымов.
– Мне поручили осведомиться о здоровье товарища Пухлого.
– Позвольте, вчера уже были из вашего учреждения. Я им сказал – положение серьёзное. Очень усталое сердце. Идут исследования.
– Еще долго пробудет у вас?
– Не меньше двух месяцев, в лучшем случае. Мне звонил ваш начальник Меркуров, он знает.
Идя к троллейбусу, Воробушкин сказал Буру:
– Додя, лечащий врач сказал правду, а заведующий отделением намеренно ставил дымовую завесу. Он либо приятель Пухлого, либо получает мзду за предоставление убежища.
– Интересно, на что Пухлый надеется?
– Что с вами за это время расправится Джейран. Они на всё пойдут. Кто следующий?
– Коммерческий директор трикотажной фабрики в городе Т. Вячеслав Игнатьевич Сумочкин.
– Едем. Навестим Сумочкина. Такова наша обязанность.
Евгения Воробушкина, оперативного сотрудника ломоносовской милиции, рыночные торговки и прочая базарная шушера благосклонно именовали: «Наш лейтенант». Им импонировал приятный молодой человек, любезный в обращении и (представьте себе) принципиальный.
– С высшим образованием. Раньше работал учителем. Заставили пойти в милицию, – сочувственно шушукались на рынке.
– Такого подарком не приманишь, – вздыхали другие. – Из новых.
Евгений Воробушкин после семилетки намеревался стать врачом. И непременно хирургом. Для пробы окончил медицинское училище. Поработав год в районной больнице, юный фельдшер передумал. Медицина не его сфера. Тем более что в райбольнице не прекращалась заурядная больничная склока с участием всего личного состава, включая истопников и конюха, – явление достаточно частое, увы, во многих медучреждениях.