Чемоданчик Пандоры
Шрифт:
Разумеется, эти слова были адресованы не Валентину Марленовичу, а Корвалану. Фокстерьеру надоел скучный разговор хозяйки, и он потащил ее вперед, туда, где мелькнул знакомый силуэт очаровательной персиковой пуделицы Лолиты.
– Вроде ничего не сказал, – откликнулась старушка на вопрос Кулика и засеменила вслед за непоседливым Корваланом.
Кулик резко развернулся, ссутулился и быстро зашагал прочь от дома. Возвращаться туда нельзя, нельзя ни в коем случае! Черноволосый злодей наверняка караулит его – либо в подъезде, либо где-нибудь поблизости в своей машине. И его намерения не оставляют никаких сомнений… ведь это наверняка именно он убил ни в чем не повинного человека в больнице…
Вспомнив об Укропове, Валентин снова испытал укол совести. Ведь это он косвенно виноват в его смерти… однако это чувство вины вовсе не значило, что Кулик сам собирается послушно идти в ловушку, сдаться своим врагам! Он страдал, но готов был еще побороться за свою жизнь.
Вокруг становилось все более безлюдно. Изредка торопливо проходили припозднившиеся прохожие, и все чаще появлялись какие-то подозрительные личности, оглядывающиеся по сторонам с явной мыслью чем-нибудь поживиться. Валентин Марленович брел, не разбирая дороги и не обращая внимания на окружающие его опасности. Неожиданно перед ним возникли двое мужчин самого отталкивающего вида – заросшие до глаз щетиной, давно не мытые, облаченные в какие-то пестрые обноски.
– Эй, мужик, – хрипло проговорил один из них, – деньги есть?
– У меня мало, – немедленно признался честный Валентин.
– Давай что есть! – рявкнул злодей, страшно скривившись и перекатив под небритой кожей желваки.
Кулик понял, что его грабят, а если он окажет сопротивление, то могут и побить. Он полез во внутренний карман куртки и протянул грабителю всю свою небогатую наличность. Тот схватил деньги, и оба злодея моментально исчезли.
Кулик перевел дыхание: кажется, бить его не будут.
Он прибавил шагу, чтобы поскорее уйти из опасного места, но дальше все было также пусто и безлюдно. Прошло несколько минут, и сзади донеслись быстрые шаги. Судя по звуку, шли по меньшей мере два человека. Кулик пошел еще быстрее, и шаги за спиной тоже участились. Он побежал. Преследователи тоже перешли на бег, и их шаги понемногу приближались.
Валентин юркнул в какую-то подворотню, забился в угол и затих. Шаги замерли, дверь скрипнула. Преследователи тоже вошли внутрь.
– Тута он, – послышался знакомый хриплый голос, – я видал, как он в эту параднуху завернул…
Кулик задрожал от страха: те двое, которым он отдал свои деньги, подумали, что у него есть еще что-то, или просто решили добавить к деньгам еще и моральное удовлетворение, побив его.
Совсем близко от него чиркнула спичка, и неровное пламя осветило страшную небритую физиономию.
– Эй, мужик, – прохрипел злодей. – Ну, насилу мы тебя нашли! Ты деньги давал?
– Это все, что у меня есть… – дрожащим голосом сообщил Валентин Марленович.
– А раз деньги давал, так и выпьем вместе, – миролюбиво закончил страшный человек. – У нас все по-честному!
Кулик облегченно перевел дух. Кажется, бить его пока не собирались.
Новые знакомые привели Валентина в теплый подвал, освещенный слабенькой лампочкой. В подвале имелось несколько ящиков, заменявших столы и стулья, а также большой продранный в нескольких местах матрас. Обитатели подвала поставили на один из ящиков бутылку с подозрительной мутной жидкостью и даже извлекли из своих закромов единственный граненый стакан. Стакан дали Кулику, как гостю. Ему плеснули содержимого бутыли, и один из хозяев, более разговорчивый, провозгласил тост:
– За знакомство!
Валентин Марленович влил в себя жидкость, и ему показалось, что его внутренности обожгло расплавленным свинцом.
«Это закономерно, – подумал он, – именно этим я и должен был кончить! Если я стал соучастником преступления, то, в конце концов, умру в этом
Однако он не умер. Наоборот, выпитое зелье немного успокоило Кулика и внушило новые, более жизнерадостные мысли.
«А чем, в конце концов, эти люди хуже меня? – думал Валентин Марленович. – Ведь у них тоже есть душа, они тоже думают и страдают!»
Его раздумья прервал общительный бомж:
– Коли уж мы за знакомство выпили, так надо, ясное дело, познакомиться. Я вот, к примеру, Гусь, а он – Ворона, а тебя как кличут?
– Кулик, – представился Валентин Марленович.
– Ну, это ж надо! – обрадовался Гусь. – Как мы тут хорошо подобрались! Одни птицы! Гусь, Ворона да Кулик! За это непременно надо выпить!
Он снова плеснул Кулику изрядную порцию мутного пойла. Валентин попробовал было отказаться, заявив, что знает свою норму, и эта норма как раз исчерпалась, но неразговорчивый Ворона так сердито сверкнул на него маленькими острыми глазами, что Валентин преодолел естественную брезгливость и выпил вторую порцию подозрительного напитка. От этой порции его вдруг одолела удивительная жалость к самому себе. Валентин Марленович пригорюнился, подпер щеку кулаком и горестно проговорил:
– Все мои несчастья происходят от женщины…
– Это точно, – поддержал его словоохотливый Гусь, – от баб все как есть неприятности! Исключительно от них! Вот я, думаешь, всегда в этом подвале гужевался? Нет, брат, шалишь! Я раньше как барин в собственной квартире проживал! В теплой, брат, квартире с раздельным санузлом!
Сделав паузу, чтобы собеседник мог вполне оценить его былое могущество, Гусь продолжил:
– Жить бы и радоваться, так вот поди ж ты, сам себе устроил геморрой! Познакомился с женщиной. Приличная такая с виду женщина, посуду вместе сдавали. Она мою авоську постерегла, покамест я за пивом отходил. Ну, познакомились, я ее к себе пригласил, слово за слово, в общем, осталась она у меня жить. Все вроде чин-чинарем, утром пивка поднесет, днем иногда за хлебом сходит, если уж сильно приспичит. Зинкой звали.
Гусь перевел дыхание, отхлебнул еще немного из заветной бутыли и продолжил рассказ:
– Только раз пошел я за вином, возвращаюсь – а у Зинки мужик сидит. Она говорит: познакомьтесь, Вова, – это меня раньше Вовой звали, – познакомьтесь, это брат мой двоюродный из Вышнего Волочка. Ну, брат так брат, тем более что у него с собой и выпить было. Несколько дней пожил у нас ее брат, не выгонять же родственника, ничего, кстати, мужик оказался, а потом я опять отлучился, за пивом на этот раз, прихожу, а у Зинки вроде как другой мужик сидит. Я спрашиваю: как же так? А Зинка отвечает: это, говорит, двоюродный мой брат. «Дак ты что, – говорю, – тот же совсем другой был?» – «Так то, – отвечает, – был из Вышнего Волочка, а этот – совсем наоборот, из Торжка. Но тоже двоюродный». Ну, этот у нас тоже остался, не прогонять же родственника, а первый после опять все-таки вернулся, не доехал до своего Вышнего Волочка, ссадили его с поезда под Конотопом. Потом еще один появился, из Приднестровья. У них там вроде горячая точка, так вот его слишком припекло. Оказалось, очень у Зинки родни много. По всему, это, бывшему Союзу нерушимому. Немного как бы уже тесновато стало, хоть и раздельный санузел, а все же иногда в очереди стоять приходилось. Особенно когда тетка Зинкина приехала из Мариуполя со своими детьми и племянниками. Но что уж тут поделаешь – родня, она и есть родня. Только потом я как-то выпил что-то не то или просто перебрал малость, просыпаюсь, а надо мной здоровый такой мужик стоит, с черной бородой, и сердито так говорит, чтобы я, значит, прекращал придуриваться и освобождал его жилплощадь…