Чемпион
Шрифт:
– Гайдар в шестнадцать эскадроном командовал.
– Сейчас занимаешься в клубе завода «Метеор», там же тренируешь группу… Комсомолец, не судим, не привлекался. Я ничего не забыл?
– Все правильно.
– А еще принимал участие в соревнованиях по карате.
– Ну, это давно было! Еще до запрета. Да и особых успехов я там не добился.
– Чего так? Засудили?
Обсуждать эту тему мне не очень хотелось, но я все-таки пояснил, чувствуя, что получается коряво и неточно:
– Бесконтактный стиль не для меня. Драться – так драться, а там танцы какие-то развели. Представляете, уже
– Понятно. А после запрета?..
– Что после запрета?
– Тренировки забросил?
– А как же!
– А вот у нас немного другая информация о вашем клубе… Кстати, зачем ты нунчаки хранил? На память оставил?
– Да, жалко было выбрасывать.
– То есть с Дальнего Востока сюда привез?
Чувствуя в вопросе какой-то подвох, я промолчал. Цыганков слегка усмехнулся:
– Ладно, пока оставим спортивную тему. Значит, с Никитой Добрыниным ты не знаком? Хорошо! Начнем с простого… – Цыганков неторопливо закурил. – Где ты был три дня назад?
– Три дня назад? Вспомнить надо.
– Вспоминай, для этого мы и встретились.
– Так, три дня… А какое время вас интересует?
– Когда убили Добрынина.
Я кивнул, и только после этого сообразил, что время смерти мне неизвестно. Надо было так и сказать, а я сглупил:
– То есть вечером?
Цыганков опять усмехнулся, только уже не слегка, а довольно язвительно:
– Ты правильно догадался, что вечером. Ну и где же ты был?!
С шести вечера и до полуночи я был в кафе «Сказка», где подрабатывал вышибалой. С директрисой кафе был связан мой коллега по секции Серый, а я дежурил один-два раза в неделю, когда он не мог. Если я признаюсь ментам, то не только подставлю кафе, где, кстати, от меня все открестятся, но и подведу Серого. Так что надо молчать…
– Дома я был.
– Соседи говорят, не было.
Я смахнул пот со лба:
– А вы им верьте поменьше. Они что, за мной в щелку подглядывают? Был, не был – откуда им знать? Я ж, когда дома, не шумлю, музыку громкую не включаю… То же мне, свидетели нашлись!
– Между прочим, среди них есть члены партии, – вкрадчиво сказал Цыганков и, прежде чем я переварил значение этого аргумента, нанес тяжелый удар: – Название «Сказка» тебе что-нибудь говорит?
– Сказка?
– Кафе такое на Просвещения.
Я понял, что им все известно, и Цыганков просто играет со мной, как кошка с мышонком. Что ж, сегодня матч по его правилам и на его поле, при всем желании я не смогу угадать, какие действия он предпримет и какие тузы спрятаны у него в рукаве.
– Был я в этом кафе пару раз.
– С кем ты там был?
– Я не помню. Может, с девчонкой какой…
– А может, с мальчишкой! Не получается, Константин Андреич, у нас с тобой разговора.
В кабинет зашел его напарник. Стоя у двери, вопросительно посмотрел на Цыганкова, и тот развел руками:
– Все, зови следователя!
– Понял, сейчас приведу.
Когда дверь закрылась, Цыганков, похлопывая ладонью по своей папке, равнодушно сказал:
– Напрасно ты отпираешься. Добрынин про ваши дела все подробно записал, можно сказать, по минутам. Ты, наверное, про эти бумаги не знал?
Следователь допросил меня очень подробно, затратив на это почти три часа. По его лицу нельзя было угадать, насколько мои ответы совпадают или расходятся с имеющейся у них информацией. Расположившийся за моей спиной Петр Сергеевич иногда вставлял едкие реплики. Цыганков в разговор не встревал, но время от времени начинал прохаживаться от письменного стола к окну, и это действовало на нервы не меньше, чем треск допотопной машинки, на которой следователь печатал протокол.
– Читайте, – закончив печатать, он придвинул ко мне четыре листа, покрытых прыгающими бледными строчками.
Я читал долго.
– Правильно? Я ничего лишнего не придумал?
– Правильно.
– Тогда вон там, под текстом, напишите: «С моих слов записано верно и мною прочитано».
Мне показалось, что я расписываюсь в своем приговоре.
После этого Петр Сергеич пригласил из коридора понятых, и мне предъявили для опознания несколько фотографий.
– Посмотрите внимательно, не торопитесь. Может, узнаете кого-то из изображенных здесь лиц.
Сказав это, следователь демонстративно отвернулся, а Цыганков и Петр Сергеевич, наоборот, придвинулись ближе и так вперились в меня тяжелыми взглядами, что, кажется, читали мои мысли насквозь.
Я вздохнул и указал пальцем одну фотографию:
– Вот этого я, кажется, где-то видел.
– Где? – Петр Сергеевич уронил на стол пепел от папиросы.
– Надо подумать… – Я еще раз вздохнул, чувствуя, что капитально загоняю себя в угол. – В «Сказке» он был, на прошлой неделе.
Короткие черные волосы, прямоугольное лицо с высокими скулами, горящие глаза комсомольца времен строительства Днепрогэса… Даже куртка, насколько можно было судить по некачественному черно-белому снимку, та же самая, которую он оставлял в гардеробе кафе: джинсовая «варенка» на молнии, с накладными карманами, погончиками и широким воротником.
– Ну вот, а говорил, не знакомы. Это ж Добрынин и есть! – усмехнулся Петр Сергеевич.
Следователь недовольно поморщился, но ничего ему не сказал, а мне протянул небольшой календарик, чтобы я мог уточнить число.
– Во вторник он приходил, около девяти. – Я подчеркнул ногтем нужную дату.
– Поподробней, пожалуйста.
– Ну, я в кафе был.
– С кем?
– Один. Договорился с девчонкой встретиться, но она не пришла. Мы на полдевятого договорились… А этот, Добрынин, где-то в девять нарисовался. Я все время на двери смотрел, поэтому его и запомнил. У меня вообще на лица память хорошая. Ну, он тоже себе пиво взял и закуску какую-то. Сел за столик, просидел там часа два, потом ушел…
После ухода Добрынина осталась на три четверти полная кружка и совершенно нетронутая тарелка с комплексной закуской, которая в обязательном порядке навязывалась всем зашедшим выпить пивка.
– И вы с ним не разговаривали?
– Нет.
Пока следователь записывал мои показания, Цыганков и Петр Сергеевич отошли к окну и стали оживленно совещаться. Кое-что долетало до моего уха, и я смог сделать вывод, что рассказанная мной история подтвердила имеющиеся в их распоряжении данные.