Ченслер
Шрифт:
Остается один лишь выход, и утром 4 декабря лейтенант, боцман и капитан Кертис, посовещавшись, принимают решение оставить судно. Так как вельбот, единственное, что у нас осталось, не может вместить и пассажиров и экипаж, — придется сделать плот. Матросы будут выкачивать воду до тех пор, пока не получат приказа покинуть судно.
Вызывают плотника Дауласа. Решено, что плот начнут строить немедленно из запасных рей и рангоута, предварительно распиленных на бревна нужной длины. Море относительно спокойно, и это облегчит работу, трудную даже при самых благоприятных обстоятельствах.
И вот
Остальная команда и мы, пассажиры, занимаемся откачкой воды. Возле меня работает Андре Летурнер, на которого отец смотрит с глубокой скорбью. Что будет с его сыном, под силу ли ему сражаться с волнами в такой обстановке, когда даже здоровому человеку трудно спастись? Как бы то ни было, нас двое, и мы не покинем юношу в беде.
От миссис Кир, надолго впавшей в какое-то дремотное, почти бессознательное состояние, скрыли грозящую нам опасность.
Мисс Херби несколько раз ненадолго выходила на палубу. От усталости она побледнела, но держится стойко. Я советую ей быть готовой ко всему.
— Я всегда готова к худшему, сударь, — отвечает храбрая девушка и тотчас же возвращается к миссис Кир.
Андре Летурнер провожает ее печальным взглядом.
К восьми часам вечера основание плота уже почти готово. Спускают пустые, герметически закрытые бочки и прикрепляют их к плоту, чтобы он лучше держался на воде.
Через два часа в рубке раздаются отчаянные вопли. Выбегает мистер Кир.
— Мы тонем! Тонем! — кричит он.
И тотчас же мисс Херби и Фолстен выносят бесчувственную миссис Кир.
Роберт Кертис бросается в свою каюту и возвращается с картой, секстаном, компасом.
Крики ужаса… На судне все и вся беспорядочно перемешалось. Матросы устремляются к плоту, но не могут им воспользоваться: готово лишь основание, настил еще отсутствует…
Невозможно пересказать все мысли, промелькнувшие у меня в эту минуту, или нарисовать быстро пронесшиеся видения — развернутый свиток моей жизни! Мне кажется, что все мое существование сосредоточилось в этой последней, завершающей его минуте! Я чувствую, что палуба уходит у меня из-под ног. Я вижу, как вокруг судна поднимается вода, точно океан разверзся, чтобы нас поглотить!
Несколько матросов, испуская вопли ужаса, ищут убежища на вантах. Я собираюсь последовать за ними…
Кто-то останавливает меня. Летурнер указывает мне на сына, из его глаз текут крупные слезы.
— Да, — говорю я, судорожно сжимая его плечо. — Вдвоем мы спасем его!
Но Роберт Кертис опережает меня, он подходит к Андре, чтобы отнести его на ванты грот-мачты. «Ченслер», который шел с большой скоростью, гонимый ветром, внезапно останавливается. Мы ощущаем сильный толчок.
Судно идет ко дну! Вода уже лижет мне ноги, я инстинктивно хватаюсь за канат… Но вдруг мы перестали погружаться. И хотя палуба ушла на два фута под воду, «Ченслер» продолжает держаться на поверхности океана.
25. НОЧЬ С ЧЕТВЕРТОГО НА ПЯТОЕ ДЕКАБРЯ
Роберт Кертис
Я оглядываюсь. Ночь достаточно светла, и я могу рассмотреть все, что делается вокруг. Роберт Кертис опять занял свой пост в рубке. Сзади, возле незатопленного еще гакаборта, я различаю смутные силуэты мистера Кира, его жены, мисс Херби и Фолстена; на самом краю бака вижу лейтенанта и боцмана; на марсах и вантах — всех остальных.
Андре Летурнер поднялся на грот-марс с помощью отца, который переставлял его ноги с перекладины на перекладину, и, несмотря на качку, благополучно добрался до места. Но миссис Кир не поддалась никаким уговорам и не покинула рубки, где ее может смыть волной, если усилится ветер. Поэтому и мисс Херби самоотверженно осталась подле нее.
Как только судно перестало погружаться, Роберт Кертис приказал немедленно спустить все паруса, а затем убрать реи и брам-стеньги, чтобы оно не потеряло остойчивости. Он надеется, что благодаря этим мерам «Ченслер» не будет опрокинут волнами. Но ведь судно может с минуты на минуту затонуть? Я подхожу к Роберту Кертису и задаю ему этот вопрос.
— Не знаю, — отвечает он спокойно. — Это прежде всего зависит от моря. Ясно, что теперь «Ченслер» находится в состоянии равновесия… но это каждое мгновение может измениться.
— Может ли плавать «Ченслер», раз его палуба уже на два фута погрузилась в воду?
— Нет, господин Казаллон, но течение и ветер могут нести его и, если он продержится несколько дней, прибить его к какой-нибудь точке побережья. Наконец, у нас есть плот — наше последнее прибежище; он будет окончен через несколько часов, и с наступлением дня мы на него переберемся.
— Значит, надежда еще не потеряна? — спросил я, удивленный спокойствием Роберта Кертиса.
— Надежды никогда нельзя терять, господин Казаллон, даже в самом отчаянном положении. Если из ста шансов девяносто девять против нас, то на сотый все-таки можно рассчитывать, это все, что я могу сказать вам. Если память мне не изменяет, наполовину затонувший «Ченслер» находится точно в таком же положении, в каком было трехмачтовое судно «Юнона» в тысяча семьсот девяносто пятом году. Более двадцати дней оно находилось на волосок от гибели. Пассажиры и матросы спаслись на марсах, и, когда, наконец, показалась земля, все, кто вынес голод и усталость, были спасены. Это известный факт из летописи флота, и я не могу не вспомнить о нем в такую минуту! Нет никаких оснований полагать, что на «Ченслере» оставшимся в живых повезет меньше, чем на «Юноне».
Многое, пожалуй, можно возразить Роберту Кертису, но из этого разговора ясно одно: наш капитан не потерял надежды.
Но раз равновесие может быть в любое мгновение нарушено, необходимо покинуть «Ченслер», и чем раньше, тем-лучше. Поэтому решено, что завтра, как только плот будет готов, все переберутся на него.
Легко представить себе, какое отчаяние овладело экипажем, когда Даулас заметил около полуночи, что остов плота исчез! Канаты, как они ни были крепки, перетерлись от боковой качки, и плот уже, вероятно, с час как унесен течением.