Черчилль. Биография
Шрифт:
За неделю до восемьдесят шестого дня рождения Черчилль пережил еще один небольшой инсульт, но в день рождения смог встать и пообедать в окружении семьи. Через три месяца он снова был в пути: самолетом улетел в Гибралтар, чтобы отправиться в очередной круиз в Вест-Индию на «Кристине» с Онассисом. Во время плавания он написал Клементине, которая не чувствовала в себе сил на такое путешествие:
«Моя дорогая Клемми,
эти строки держат нас на связи, написаны моей собственной рукой – я все делаю сам! И хочу сказать, как я тебя сильно люблю: мы шли благополучно по бескрайним морям совершенно спокойно неделями, и теперь через пару
Из Вест-Индии «Кристина» направилась вдоль Атлантического побережья Америки в Нью-Йорк. Оттуда Черчилль самолетом вернулся в Лондон. Проведя два месяца дома, он до конца зимы снова отправился в Монте-Карло. На живопись уже не было сил. Свободное время он посвящал чтению романов и общению с семьей и друзьями. Среди тех, кто находились с ним рядом, был и его внук Уинстон. Черчилль иногда еще мог написать своей рукой несколько строк жене. В одном из писем он сообщал: «Моя дорогая Клемми! Все очень хорошо, и дни летят. Мы отдаем долги старой дружбе обедами и ужинами. Мне очень трудно написать хорошее письмо, и я поражаюсь скорости, с какой мои друзья совершают свои повседневные дела. Поразительно, как у них хорошо получается. Но сейчас я пишу, чтобы выразить тебе свою любовь. Дорогая, когда я был молод, я писал очень хорошо, но сейчас тешу себя тем, что у тебя есть моя глубочайшая любовь. Твой преданный Уинстон. P. S. Ежедневно поражаюсь развитию моего тезки. Он чудесный мальчик. Очень рад, что познакомился с ним».
В начале сентября 1961 г. Черчилль покинул Францию и вернулся в Чартвелл. 30 октября он присутствовал на официальном открытии сессии парламента. Через месяц ему исполнилось восемьдесят семь. Вечером он дома ужинал с Бивербруком, откуда на следующий день опять улетел в Монте-Карло. Там же во время следующего визита в июне 1962 г. он упал и сломал бедро. Ему приготовили палату во французской клинике, но он сказал Брауни: «Я хочу умереть в Англии». Когда эти слова передали на Даунинг-стрит, Гарольд Макмиллан послал за ним лайнер военно-воздушных сил, чтобы доставить в Лондон. Когда его выносили на носилках из самолета, он показал собравшимся знак V.
1 апреля Клементине исполнилось семьдесят восемь лет. В этот день ее восьмидесятивосьмилетний супруг послал ей записку, написанную собственной рукой:
«Моя дорогая,
это чтобы передать тебе мою глубочайшую любовь и поцелуи, повторенные сотни раз. Я весьма скучный и жалкий писака, но мое перо, пока я пишу это, передает тебе мою душу.
Позже в апреле Черчилль на две недели вернулся в Монте-Карло, а потом улетел в Лондон. В результате значительных усилий Клементины он согласился больше не избираться в парламент. В июне он снова побывал в Монте-Карло, затем на борту «Кристины» в круизе, которому суждено было для него стать последним, Черчилль побывал на Сардинии, Корфу и в Афинах. В июле, вернувшись в Лондон, он еще раз появился в палате общин. Парламентариев поразила его хрупкость. Через две недели у него опять случился инсульт. В октябре покончила с собой Диана. Ей было пятьдесят четыре, и она долгие годы страдала депрессией. «Летаргия крайне преклонного возраста притупляет чувства, – записала Мэри, – и отец лишь медленно воспринял то, что я говорила ему, после чего погрузился в глубокое и отстраненное молчание».
За два дня до восемьдесят девятого дня рождения Черчилль снова побывал в палате общин. В зал его привезли в инвалидном кресле. Вечером он ужинал в Другом клубе. Палату общин он посетил еще дважды; последний раз – 27 июля 1964 г. В середине октября он в последний раз уехал из Чартвелла в Лондон.
30 ноября ему исполнилось девяносто лет. Его подвезли к окну дома на Гайд-парк-гейт, чтобы он мог ответить на приветствия собравшейся перед домом толпы. Он поднял руку и показал знак V. 8 декабря пообедать с ним зашел Дикин. Через два дня они вместе отправились в Другой клуб. «Стало невероятно трудно пробудить искру, ранее столь яркую, – записал один из присутствовавших в клубе в тот вечер. – Можно сказать одно: он понимал, где находится, и был очень рад этому». Через месяц, 10 января 1965 г., произошел очередной, на этот раз обширный инсульт, и через две недели Черчилля не стало.
Нация погрузилась в траур. Более трехсот тысяч человек прошли через Вестминстер-холл, где был выставлен гроб с телом. Впервые после смерти герцога Веллингтона, более века спустя, рядовому члену палаты общин были устроены официальные похороны как государственному деятелю. Мужчины и женщины не скрывали слез, когда гроб на пушечном лафете провозили по улицам Лондона. За ним шла семья Черчилля во главе с Клементиной и Рэндольфом. На отпевании в соборе Святого Павла присутствовало шесть тысяч человек, в том числе шесть монархов и пятнадцать глав государств. По завершении трубач, находившийся высоко на «галерее шепота», исполнил сигналы «последние почести» и «подъем». Затем гроб на барже доставили по Темзе к вокзалу Ватерлоо, откуда поездом в приходскую церковь в Блэдоне, где тело Черчилля предали земле рядом с родителями и братом Джеком, недалеко от Бленхеймского дворца, где он появился на свет.
В послании парламенту королева назвала Черчилля «национальным героем». Эттли, его помощник в военные годы и преемник в послевоенные, назвал его «величайшим англичанином нашего времени – и даже величайшим гражданином мира нашего времени». На следующем собрании Другого клуба, которое Черчилль надеялся посетить и которое было единственным мероприятием, отмеченным в его календаре на февраль, Макмиллан сказал присутствовавшим: «Наш лучший час и наш величайший момент был во время работы с ним». Лорд Чендос, бывший Оливер Литтлтон, вспоминал личные качества Черчилля как государственного деятеля: «Он получал удовольствие от конфликтов идей, а не от конфликтов между людьми. Его силой были воображение, опыт и великодушие. Возможно, его великодушие не было оценено должным образом. Он относился к человеку как к благородному, а не как к злому существу. Единственными, кого он не мог простить, были те, кто, как он часто говорил, «падают ниже уровня событий».
Каждое поколение по-своему оценит карьеру Черчилля. «Очень трудно опровергать клевету, – написал он в феврале 1942 г., – но правда тоже очень сильна».
Со временем, когда исторические документы будут исследованы без предвзятости, цели и поступки Черчилля оценят как гуманные и дальновидные. Его патриотизм, чувство справедливости, вера в демократию, его надежды на человечество будут сопоставлены с его огромным трудом, мыслями, проницательностью и дальновидностью. Его путь нередко был отмечен противоречиями, разочарованиями и обидами, но все это никогда не влияло на его чувство долга и его веру в британский народ.
«Вряд ли в природе вещей, – писала дочь Мэри отцу в 1951 г., – чтобы твои потомки унаследовали твой гений, но я искренне надеюсь, что они в какой-то степени унаследуют черты твоей души». Спустя четыре года Рэндольф написал ему: «Власть может пройти и исчезнуть. Слава, которая обретается гением, тяжелым трудом, мужеством и самопожертвованием, – остается всегда. Твоя слава стоит на нетленном постаменте твоих достижений и никогда не потускнеет и не исчезнет. Она останется на века». Так сын подбадривал отца в момент окончательного принятия решения об отставке. Девять лет спустя, когда огромная жизненная сила отца стала таять, Мэри обратилась к нему со словами утешения: «Вдобавок ко всем чувствам, которые испытывает дочь к своему любящему, великодушному отцу, я обязана тебе тем, чем и все англичане, мужчины, женщины и дети, – самой Свободой».