Черчилль. Биография
Шрифт:
Отпраздновав двадцать четвертый день рождения, Черчилль отправился из Лондона в Индию. Проехав Европу на поезде, он сел на корабль в Бриндизи. «Осирис» уйдет не раньше полуночи, – писал он тетушке Леони 2 декабря, – но, боюсь, у меня вскоре начнется морская болезнь. Ненавижу море и испытываю органическое отвращение к путешествиям. Но такова уж моя судьба». А уже с борта «Осириса» он писал Джеку: «Проклятый корабль! Даже капитана тошнит. Никогда больше не стану путешествовать».
Черчилль решил в ближайшие полгода уйти из армии и заняться политикой, пока же свободное от службы время он посвящал книге. «Я сегодня не в духе, – писал он матери 29 декабря. – Работаю все утро, и никакого толку. Как-то не складывается, хотя стараюсь. Но не чувствую такой энергии, как в Англии, и упадок ее подавляет меня. Какой-то полный застой в мыслях». Вспоминая о Китченере, он добавил, что книга «становится довольно острой. Мой бывший командующий, как я теперь понимаю,
Своему кузену Айвору Гесту Черчилль писал: «Работа над книгой напоминает жизнь в странном мире, ограниченном с севера Предисловием, а с юга – Приложением, а все остальное состоит из глав и параграфов. Не рассчитываю, что книга поможет обрести друзей. Впрочем, друзья дешевого пошиба не имеют большого значения. В конце концов, когда пишешь серьезную вещь, надо быть честным».
Черчилль предостерегал кузена от излишней критики католичества и ритуальности. «Я сам против римско-католических ритуалов, – пояснял он, – и предпочитаю протестантизм, поскольку убежден, что реформаторская церковь менее погрязла в догматах. Протестантизм в любом случае на шаг ближе к Разуму. Но в то же время я представляю себе бедных прихожан, рабочий люд, которые изо дня в день заняты изнурительным трудом и чья жизнь проходит среди мерзких фабричных стен. Их жизнь лишена даже намека на прекрасное. И я понимаю их желание приблизиться к чему-то, не пораженному уродством, удовлетворяющему стремление к чуду, к чему-то, хоть как-то приближенному к «всемирной Красоте». Мне было бы трудно лишить их этого, даже если это выражается в сжигании еретиков, ношении ряс и в прочих предрассудках. Вообще люди, которые много думают о загробной жизни, редко понимают ее. Человек должен использовать разум. Суеверие редко способствует развитию. Короче говоря, католицизм (да и все религии, если угодно, но католицизм в особенности) – всего лишь приятный наркотик, который может унять боль и прогнать тревогу, но сдерживает рост и подрывает силы. А поскольку улучшение британской породы – моя цель в жизни как политика, я не допущу слишком большого потворства религии, если смогу препятствовать этому без нарушения другого великого принципа – Свободы».
В начале 1899 г. Черчилль из Индии прислал матери кусок своей новой книги. Он был посвящен чтимому дервишами пророку Махди, который в детстве остался сиротой. «Одинокие деревья, – писал Черчилль, – если вырастают, то вырастают крепкими. И мальчик, лишенный отцовской заботы, если ему удается избежать опасностей юности, зачастую развивает независимость и силу мысли, которые с большой силой могут проявиться в будущем после тяжелых уроков в юные годы».
Черчилль писал матери и о британской политике: «Чемберлен серьезно сдает позиции. Я инстинктивно чувствую это. И знаю, что прав. У меня нюх на такие вещи. Возможно, это наследственное». В феврале он получил письмо от Роберта Эскрофта, депутата парламента от Олдема – избирательного округа, который направлял двух депутатов в Вестминстер. Эскрофт просил Черчилля выступить вместе с ним на следующих всеобщих выборах вместо другого члена Консервативной партии, который собирался подать в отставку по болезни. Черчилль согласился. Тем самым воплощение мечты о парламенте стало на шаг ближе. Через месяц он осуществил свою последнюю мечту в Индии, сыграв в межполковом турнире по поло, причем перед этим он вывихнул плечо, и руку приходилось привязывать к телу. Команда Черчилля выиграла турнир. Из ее участников Альберт Савори позже погибнет в Англо-бурской войне, Реджинальд Барнс дослужится до звания генерала, Реджинальд Хор – до бригадира, и оба доживут до того времени, когда Черчилль станет премьер-министром.
В третью неделю марта Черчилль покинул Индию и отправился в Лондон. Нога его больше никогда не ступит на эту землю. Он был уверен, что поступил правильно, отказавшись от армейской службы. «Если бы армия была для меня во всех смыслах выгоднее, – писал он своей бабушке Мальборо на пути домой, – я бы еще подумал, не продолжить ли службу. Но я могу жить дешевле и зарабатывать больше как писатель или журналист. Эта работа намного ближе мне по духу и с большей вероятностью поможет в достижении более важных целей в жизни. Тем не менее расставаться было тяжело. Очень жаль было прощаться с друзьями и в последний раз надевать форму с медалями».
По дороге в Англию Черчилль на две недели остановился в Египте. Он решил побеседовать с теми, кто мог быть полезен ему в работе над книгой. «Возможность описать в книге войну как тяжелую работу, а не просто поверхностно критиковать ее, – писал он матери, – слишком важна, чтобы не воспользоваться ею». В Каире он три раза встречался с британским представителем лордом Кромером. Каждая беседа длилась более полутора часов. Черчилль выяснил многое о Судане и гибели Гордона. Лорд Кромер также представил его хедиву Аббасу Холми, официальному правителю Египта. «Его поведение, – вспоминал впоследствии Черчилль, – напоминало поведение школьника, которого привели знакомиться с другим школьником в присутствии директора».
Письма, посланные посылал матери из Каира, Черчилль диктовал. «Когда я диктую письма, – пояснял он, – они получаются простыми и естественными, и кроме того, мне кажется, это хорошая тренировка беглой устной речи. Я диктую их стенографистке так быстро, как только она успевает записывать, и получается гладко».
В середине апреля Черчилль вернулся в Лондон. Вскоре после этого скончалась его бабушка, герцогиня Мальборо. Но он не допускал и мысли, что траур может помешать его политической деятельности. Черчилль выступил не только в Олдеме, но еще и в Паддингтоне и Кардиффе. 2 мая, во время званого ужина, на котором присутствовали Асквит и Бальфур, последний, как писал Черчилль матери, был с ним «предельно любезен, внимательно слушал и со всем соглашался».
Черчилль собирался баллотироваться от Олдема на ближайших всеобщих выборах примерно через год. Но 19 июня умер Эскрофт, и были объявлены внеочередные выборы. За шесть дней Черчилль подготовил предвыборное обращение. Он называл себя консерватором и одновременно тори-демократом. «Я считаю улучшение условий жизни британского народа главной задачей правительства. В случае избрания собираюсь лоббировать законы, которые будут способствовать развитию экономики, от чего зависит благосостояние государства. А от этого, – говорил он, – в свою очередь, зависит уровень жизни в каждом английском доме. Кроме того, посредством принятия законов я стремлюсь к лучшему обеспечению пожилых бедняков». Черчилль собирался бороться против гомруля – этой, как он говорил, «одиозной меры». Что касается торговли спиртным, он был за умеренность, но против насильственного насаждения трезвости путем лишения лицензий общественных заведений; в международной политике считал правильным продолжать курс Солсбери, обеспечивающий господство на морях и безопасность границ империи.
Избирательная кампания шла активно. «У меня хорошо получается, – написал Черчилль кузену Санни в самом начале. – Я считаю всех, кто задает мне вопросы. Сколь бы радикальной ни была аудитория, меня всегда встречают с большим энтузиазмом, но в то же время настроения явно против партии тори, и у меня складывается впечатление, что мы проиграем. Наша штаб-квартира присылает из Лондона тупых ораторов, а у либералов гораздо лучше и плакаты, и пропаганда».
В последние дни кампании Черчилль выступал по восемь раз за день. «Сейчас я вынужден постоянно выступать, – рассказывал он Памеле Плоуден. – К чему бы это ни привело, я никогда не забуду огромных залов, битком набитых возбужденными людьми. Выступление за выступлением, встреча за встречей; три, даже четыре за вечер. Мои речи становятся раз за разом лучше. Я практически не повторяюсь. На каждой встрече я ощущаю растущую силу и возможности слова».
Подсчет голосов происходил 6 июля. «Что касается мистера Черчилля, – сообщала Manchester Courier, – он спокойно наблюдал за подсчетом. Улыбка играла на его лице, а результаты выборов его не расстроили». Черчилль и его коллега от консерваторов проиграли, но результаты оказались почти равными. Кандидаты от Либеральной партии набрали по 12 976 и 12 770 голосов соответственно, Черчилль – 11 477, а его партнер, местный тред-юнионист, 11 449. За попыткой Черчилля пройти в парламент следили все главные действующие лица британской политики. «Уинстон боролся блестяще, но его округ отличается непостоянством», – написал премьер-министр лорд Солсбери леди Рэндольф. Она также получила письмо от Асквита – либерала, при котором позже ее сын займет высокий пост. «Хороша была борьба Уинстона в Олдеме, – писал он. – Она принесла ему признание».
Бальфур, будущий лидер партии Черчилля, а затем его оппонент, написал ему: «Очень надеюсь увидеть тебя в парламенте, где мы с твоим отцом в минувшие годы бок о бок выдержали не одну битву. Не переживай, все будет хорошо. Это временное поражение не окажет воздействия на твое политическое будущее». Действительно, участие в выборах, несмотря на поражение, было полезно. «Я теперь гораздо легче говорю без подготовки», – рассказывал Черчилль другу.
Черчилль хотел посвятить свою новую книгу лорду Солсбери, и тот ответил согласием на его просьбу об этом. «Я не забыл вашей доброты, – написал Черчилль, – того, что вы помогли мне принять участие в последней кампании». 9 августа, когда Черчилль писал это письмо, он не думал о дальнейшей военной деятельности. Но уже месяц спустя, в письме одному политику из Бирмингема, который просил его выступить, сообщал: «Предполагаю, в ноябре начнется война в Трансваале, и тогда я поеду туда военным корреспондентом». А еще через пять дней Черчилль получил телеграмму от Daily Mail, в которой ему предлагали отправиться их собственным корреспондентом в Южную Африку. Он незамедлительно отправил телеграмму своему другу Оливеру Бортвику в Morning Post, рассказав о Daily Mail и предложив свои услуги также и Morning Post – на четыре месяца за 1000 фунтов с оплатой всех расходов. Эта сумма была эквивалентна 40 000 фунтам по курсу 1990 г. Условия были приняты.