Череп колдуна
Шрифт:
Но два поверженных тела не исчезали, и кровь, растекшаяся ручейками, уже начала всасываться в гравий дорожки. У Оуэна закружилась голова, но он пошел прямо в дверь и дальше, к сверкающей колонне из зеленого камня, на которой стоял череп Мирдина Велиса.
Он шел очень долго.
Чем ближе подходил Оуэн, тем сильнее навстречу ему дул ветер – это был ледяной вихрь, и он становился все холоднее. В лицо хлестал снег, и Оуэн начал тонуть в сугробах. Сквозь метель он увидел, как далеко-далеко, на недоступной ледяной горе, сверкнул зеленый
Теперь его жгло солнце, и идти приходилось по раскаленным, излучавшим жар камням; жара и непереносимый солнечный свет слепили его, а позади, он знал, ждал его прохладный колодец.
Пот градом катился с Оуэна, но он сделал еще шаг, который стоил ему таких же усилий, как добрая сотня шагов в обычной обстановке.
– Ну хватит, чародей, – прокричал Оуэн сквозь горячий встречный ветер. – К чему теперь эти игры?
Внезапно наступила полная темнота.
Мимо проплыло лицо, и на него неподвижно смотрели невидящие глаза… он узнал отца. Выплыли и другие лица. Послышались голоса, словно из его памяти, но как-то странно искаженные.
– Умер, пропал навсегда, навсегда… – говорил отец, – лежу под землей, мертвый, забыв все…
– Жизнь угасла, как свеча, а все хорошее ушло навеки… самое ужасное – это умереть…
Но далеко, в непроглядной тьме, снова мелькнула зеленая вспышка.
Оуэн на ощупь нашел основание колонны, и тут же вновь вспыхнул свет.
Комната была полна теней, и в ней застыла мертвая тишина. Все видения исчезли. Остался только череп, который не сводил своих мерцающих драгоценных камней-глаз с Оуэна и безмолвствовал.
Оуэн встал перед ним, примеряясь топором.
– Послушай, Оуэн из Маррдейла, я достаточно трезво оцениваю происходящее, – вдруг тихо сказал череп.
– Неужели? – помолчав, спросил Оуэн.
– Я знал, что это будет, видел в прозрении, – проговорил череп. – В призрачном виде. Мне уже приходилось бывать в подобных ситуациях, и, надо сказать, я всегда побеждал. Поэтому я решил, что есть смысл в том, чтобы сыграть в эту игру и с тобой.
– Я хорошо понимаю тебя, – ответил Оуэн. – Но тогда ты должен будешь признать, что есть смысл и в том, что делаю я.
– Я пытался подкупить тебя, – продолжал череп, – и я дал бы тебе все, что обещал. И ты об этом еще вспомнишь, когда тебе придется пожалеть о своем выборе. Сейчас же я вижу, что ты победил, и нахожу такое положение довольно забавным. Какой-то рыжий варвар уничтожает плод столь длительного труда и идею такой древности.
– Это и впрямь может показаться немного несправедливым, – согласился Оуэн. Он наклонил голову, выбирая угол удара. – Но с другой стороны, тут уж ничего не поделаешь. И я рад, что ты так хорошо это воспринимаешь.
– Ты недооценил мое упорство, – отвечал череп, – осталось последнее… тебе не быть в безмятежности. Вот с чем ты останешься. Настанут дни, когда ты состаришься, и меньше половины из задуманного тобой будет осуществлено…
– Мне не нравится этот новый поворот, – сказал Оуэн и замахнулся топором.
– …У тебя выпадут зубы и волосы, тебя перестанут радовать женщины, а твой единственный сын будет с нетерпением ждать конца, чтобы продать землю, оставленную ему тобой…
– Довольно, – крикнул Оуэн и ударил топором по зеленой колонне. Раздался гром, колонна треснула и мгновенно превратилась в груду сверкающих осколков. Череп покатился и оказался в нескольких шагах от нее.
– …Тебя будут преследовать мысли о могиле, и ты вспомнишь о том, как однажды упустил единственный в жизни случай, когда мог бы стать чем-то большим, чем ты есть. В старости люди меньше заботятся о чести и клятвах: они думают, как бы прожить чуть дольше… И тогда – ты будешь умолять, будешь готов отдать все… за один день юности… А ведь ты мог бы жить вечно молодым…
– Говорящие кости, – крикнул Оуэн, и тут ему показалось, что пол под ним накренился. Он поднял топор, вложив в этот последний, круговой замах всю силу. Сверкнуло лезвие – и череп разлетелся на множество кусков, а топор глубоко ушел в пол. И под ним, пригвожденное к полу, лежало что-то маленькое, серое и противное… оно истекало кровью и отвратительно пищало… и наконец умерло. – Говорящие, – как пьяный, повторил Оуэн. Он как-то странно чувствовал себя. Он попытался освободить топор, но лезвие сломалось, и часть его осталась под полом. Оуэн посмотрел на ставшую бесполезной ручку и бросил ее на пол. – Хороший был топор, – пробормотал он, – хорошие топоры, хорошие друзья… все потерял. Боги, что это со мной?
Шатаясь, он добрался до двери и вышел в сад. Тела уже не лежали на дорожке, и Оуэн мысленно возблагодарил небо за это облегчение.
– Ах! – Он пошел было к лестнице, по которой спустился в пещеру, но обнаружил, что ему трудно дышать: казалось, воздух стал таким густым, что не шел в легкие. Оуэн понял, что отравлен ядовитыми испарениями дьявольского сада, а может быть, это Мирдин околдовал его. Он напряг всю свою волю и из последних сил, медленно и слабо, двинулся вперед.
Ему стало чуть легче от брызнувшей откуда-то холодной воды.
Холодная вода?
Ноги его были мокры. Затуманенным взором Оуэн посмотрел вверх, на лестницу, которая должна была вывести его на свободу. Там, на месте двери, он увидел сплошной поток зеленой воды, которая уже разливалась по дну пещеры. Брызги ее и попали ему на лицо… он облизал губы. Соль!
На пещеру наступало море. Видно, морской народ решил разом уничтожить всех своих врагов. Оуэн вспомнил шлюзовую камеру в подземном переходе и мрачно усмехнулся.
– Да, это место нужно хорошо очистить, – сказал он вслух, наблюдая, как вода поднимается ему до лодыжек. – И кровь, что на мне… может, это отмоет и ее.