Через реку
Шрифт:
Он направились к Серпентайну.
– Что касается известного дела, – неожиданно начал Корвен, – то я вовсе не жажду его выиграть.
– Зачем же было начинать? Ведь обвинение не соответствует истине.
– По моим данным – соответствует.
– В части предпосылок – может быть; в части выводов – нет.
– Вернётся ли ко мне Клер на любых угодных ей условиях, если я возьму иск назад?
– Едва ли, хотя, конечно, я могу её спросить. Я, например, не вернулась бы.
– Какое безжалостное семейство!
Динни промолчала.
–
– Если у них даже есть чувство друг к другу, я не вправе его обсуждать.
– Почему бы нам не говорить откровенно, Динни? Ведь нас же никто не слышит, кроме вон этих уток.
– Вы потребовали возмещения ущерба, и это не подогрело в нас нежные чувства к вам.
– Ах, вот в чём дело! Но я возьму назад все свои претензии, лишь бы она вернулась, пусть даже наделав глупостей.
– Иными словами, – спросила Динни, не глядя на него, – дело, затеянное вами, представляет собой нечто вроде шантажа? Я как будто правильно выбрала термин?
Он посмотрел на неё прищуренными глазами:
– Остроумная мысль! Мне она в голову не приходила. Нет, я знаю Клер лучше разных адвокатов и детективов и потому отнюдь не убеждён, что улики на самом деле так вески, как кажутся.
– Благодарю.
– Да, но я уже предупредил вас или Клер, – Что всё равно, – что не могу и не хочу уехать отсюда, пока не приведу все в ясность. Если Клер вернётся, я просто поставлю на случившемся точку. Если нет, дам делу идти своим ходом. Такая позиция лишена смысла и на шантаж не похожа.
– А если она, предположим, выиграет, вы её опять будете преследовать?
– Нет, не буду.
– Вы же могли освободить и её и себя, – стоило только захотеть.
– Да, мог, но такой ценой, которая меня не устраивает. И потом, то, что вы говорите, сильно смахивает, – извините за резкость, – на предложение вступить в сделку.
Динни остановилась:
– Что ж, я поняла, чего вы хотите. Спрошу Клер. А сейчас расстанемся. Дальнейшие разговоры ни к чему хорошему не поведут,
Джерри тоже остановился, глядя на неё, и лицо зятя взволновало девушку. Из-под маски его жёстких смуглых черт проступили боль и растерянность.
– Мне очень жаль, что всё так сложилось, – порывисто сказала она.
– Человеческая натура – дьявольская штука, Динни, и вырваться изпод её власти невозможно. До свиданья. Желаю счастья!
Она подала ему руку. Он стиснул её, повернулся и ушёл.
Подавленная, Динни постояла под молодой берёзкой, чьи набухшие почками ветки, казалось, трепетали и тянулись к солнцу. Странное положение! Ей жалко всех – и Джерри, и Клер, и Крума, и никому из них она не в силах помочь.
Она вернулась на Саут-сквер со всей возможной для неё быстротой.
Флёр встретил её вопросом:
– Ну что?
– Мне очень неприятно, но говорить об этом я вправе только с Клер.
– Он, наверно, предложил взять иск обратно при условии, что Клер вернётся. И если у неё голова на плечах, она должна согласиться.
Динни решительно сжала губы.
Она дождалась ночи и лишь тогда зашла в комнату Клер. Сестра только что легла, и Динни, усевшись в ногах кровати, без предисловий начала:
– Джерри попросил меня о встрече. Мы виделись с ним в Хайд-парке. Он обещал прекратить дело, если ты вернёшься к нему на любых угодных тебе условиях.
Клер села на постели и обхватила руками колени:
– Так. А что ты ответила?
– Что спрошу тебя.
– Как по-твоему, почему он это предлагает?
– Отчасти потому, что хочет примирения с тобой; отчасти потому, что не слишком верит в неопровержимость улик.
– Вот как! – сухо отозвалась Клер. – Я в неё тоже не верю. Но к нему не вернусь.
– Я и сказала ему, что ты едва ли вернёшься. А он назвал нас "безжалостным семейством".
У Клер вырвался короткий смешок.
– Нет, Динни, я уже изведала всю мерзость бракоразводного дела. Я теперь как каменная, и мне безразлично, выиграем мы или проиграем. Больше того, мне кажется, что я предпочла бы проиграть.
Динни через одеяло погладила сестру по ноге. Она колебалась. Рассказать ли Клер о том, что она почувствовала, увидев лицо Джерри?
Клер, словно прочитав её мысли, продолжала:
– Мне всегда смешно смотреть на людей, которые воображают, будто им известно, какими должны быть взаимоотношения супругов. Флёр рассказывала мне о своём отце и его первой жене. Ей, видимо, кажется, что та наделала много шуму из ничего. Скажу одно: судить о чужих отношениях – самоуверенное идиотство. Пока в спальнях не установили киносъёмочные камеры, всем уликам – грош цена. Можешь поставить его в известность, Динни, что ничего уже изменить нельзя.
Динни поднялась:
– Хорошо. Скорей бы всё кончилось!
– Да, – отозвалась Клер. – Поскорей бы! Не знаю только, что будет с нами, когда всё кончится. Боже, суды храни!
Динни повторяла это горькое восклицание ежедневно в течение двух недель, посвящённых судом разбору неопротестованных исков, под рубрикой которых могло бы пройти и дело её сестры, не обратив на себя внимания и не вызвав никаких откликов. Она послала Корвену короткую записку с сообщением, что её сестра не согласна. Ответа не последовало.
По просьбе Дорнфорда она вместе с Клер осмотрела его новый дом на Кемпден-хилл. Зная, что он выбрал себе этот кров в надежде разделить его с нею, если она согласится, Динни чувствовала себя неловко, отмалчивалась и сказала только, что здесь все очень мило и что в саду следует поставить скворечню. Дом стоял на отшибе, в нём было просторно и много воздуху, сад располагался на южном склоне холма. Огорчённая своим безразличием, она обрадовалась, когда настало время уезжать, хотя подавленное и печальное лицо Дорнфорда искренне тронуло её при расставании. В автобусе, по дороге домой, Клер сказала: