Шрифт:
Для детей не существует границы между возможным и невозможным. Эти границы придумали взрослые. Нужно только очень сильно чего-то хотеть, чтобы это стало возможным.
Юхан Теорин «Ночной шторм»
Глава 1
Побег
Антошка возвращался с прогулки довольный. Как не радоваться: солнце яркое, небо чистое, синее-синее, в лужах отражается всё лучше, чем в зеркале! И тепло. «Наверное, – думал он, – пойдём запускать
***
– Тошка! К директору на собеседование!
Тошка молча лежал на кровати лицом вниз и не откликался.
– Тошка! Ну, ты чего? Тошка!
Шурка подошёл к нему, положил руку на плечо. Тошка всхлипнул.
– Тошка, не вздумай!
Тошка поднялся, отряхнулся, будто постель была пыльной, и сказал:
– Пойдём.
Они прошли по длинному коридору, не обращая внимания на любопытные взгляды, и вошли в директорскую.
Тошка почувствовал себя безоружным перед противником. Здесь, оказывается, собралась куча народу. Кроме воспитателей и директора были и ребята, и среди них – Язик Кривецкий. Он, прищурившись, смотрел на Антона, не отводя взгляда прозрачно-зелёных насмешливых глаз. Так смотрит человек на жука или бабочку, попавшую в ловушку: раздавить или не стоит?
– Антон, ты явился?! Почему так долго? – это воспитатель средней группы.
– Он плакал! Ы-ы-ы!
– Что ты, он искал свои рублики!
– Да нет, ребята, он заряжал новый пистолет против директора.
Послышались смешки.
– Тихо! – это директор.
– Антон, объясни свое ужасное поведение, – это замдиректора.
Антон молчал.
– Антон, не заставляй нас ждать. Как ты посмел ударить товарища?! Это свинство с твоей стороны! И вообще…
– Кира Павловна! Что вы сразу на Антона?! Вы же ещё ничего не знаете! – попробовал вступиться Шурка. Он стоял рядом с Антоном.
– Александр! Как ты смеешь перебивать взрослых? Ветерков! Антон! Что ты молчишь?!
Антон наконец проговорил:
– А что говорить? Конечно, я кругом виноват! Знаете, так можно много чего найти, чтобы придраться! Пусть лучше он говорит! – Антон указал на Кривецкого.
– А я ничего! Я только посмотрел его фотки. Подумаешь, жалкие картинки! Жалко, да? Маменькин сынок!
– Жалкие?! Тебя просили? Лезть в мою жизнь, брать мои деньги! Рыться в моих вещах!..
– Тихо! Антон, расскажи по порядку!
– Антону жалко копеечный фотоаппарат. Конечно, с порванными денежками и не то жалко будет. Он боялся, что я увижу его секреты. Да там только носочки и платочки – мамочка прислала!
Кто-то засмеялся. Антон в упор смотрел на Язика. Есть ли в нём капелька совести? Что-то человеческое?! В глазах его играла какая-то злобная насмешка. Как и всегда, впрочем… Да что же это такое?!
Неужели всё то, что происходит – правда?! Антон поморгал. Да нет, правда: вот стол, за которым сидит, подперев лоб, директор и уныло смотрит по очереди то на него, то на Язика; вот на столе его, Антошкины, деньги. А за окном – прозрачное голубое небо, ветки берёзы с маленькими зелёными каплями чуть
Зачем?! Зачем это ненужное, долгое, обидное разбирательство, из которого он, скорее всего, снова выйдет неправым?! Зачем этот душный кабинет, эти взгляды – осуждающие, усталые, раздосадованные, когда там за окном его настоящая жизнь, и ветер для нового самолёта, который они так долго строили с Шуркой! Шурка, опустив голову, смотрел в пол. А Тошка вздохнул и вдруг понял, что нет – не будет этой солнечной жизни, пока он её не защитит. Ветер – не его. Солнце – не его. Даже небо сейчас было чужим и далёким… Антон вскинул ресницы – брызги посыпались.
– А тебе, подлец, понравится, если я с тобой так?!
– Антон! Да как ты смеешь?! Это наглость с твоей стороны так выражаться при взрослых! Ты ничего нам не объяснил, выходит, сам виноват. Будешь соответствующе наказан! Или рассказывай, или проси прощения у Кривецкого!
– Антошенька! Не бойся, ремнём тебя не накажут! Подумаешь, в сортире полы помоешь пару раз… А «извини» не надо говорить, и так разнюнился. Что, Антошенька, правда глаза колет?
Антон еле сдерживал себя. Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.
– Ну, ты и г-гад!
– Хи-хи-хи! Антон удостоил меня ответа! Да я тебя… как букашку… – Кривецкий, сделав вид, что плюнул себе под ноги, носком кроссовка растёр то место, – а-ах!
Послышался уже открытый смех ребят – дружков Кривецкого. Тогда Антон, схватив со стола свои деньги, толкнул дверь и рванул из этого кабинета. Добежав до комнаты, прикрыл за собой дверь и на секунду прислушался: в конце коридора доносились крики и какая-то возня. Дальше он всё делал быстро. Сунул за пояс свой игрушечный пистолет. Взял фотоаппарат («Ага, копеечный», – пронеслось в голове… Папа не стал покупать себе новый телефон и вместо него купил Тошке цифровик… Телефон у отца был старый-старый, какой-то «допотопной» модели и промок в экспедиции…) Накинул старенькую синюю курточку, кепку. Написал быстрыми взмахами на столе:
«Шурка! Прощай!
То…»
Через ступеньку сбежал по лестнице и, миновав ошеломлённую вахтёршу, выскочил из интерната. Слева от здания находилась большая детская площадка, за ней – несколько топольков, прикрывавших лазейку в заборе. Стержни ограды были немного отогнуты, лазейка эта была новая, появившаяся после того, как заделали старую – за зданием интерната, возле гаражей, – достаточна широкая для ребёнка, но узкая для взрослого. Тошка пролез через неё и, не оглядываясь, побежал.
Глава 2
Куда же теперь?
Если месяц разделить на недели, то будет около четырёх с половиной. А это – тридцать дней. Или тридцать один, но пусть будет тридцать. На день меньше.
А в тридцати днях … Семьсот двадцать часов. А минут…
Они тянутся совсем медленно, они застывают на месте, словно машины в пробке. Они упрямо не хотят продвигаться.
Медленнее всего они тянутся в школе. Чуть быстрее – когда ты читаешь книжку или болтаешь с Шуркой. Но библиотека не всегда бывает открыта, а у Шурки уроки заканчиваются позже – у них другое расписание…