Через вселенную
Шрифт:
— Он — человек жестокий. Его, наверное, слушаются только из страха. — Не хочу вслух признавать, что он и меня запугал, но, кажется, Старший и сам догадывается.
— Старейшина — очень хороший лидер. Я не всегда согласен с ним и с его методами, но они действуют. Этого ты отрицать не можешь.
— Старик — просто диктатор, вот и все, — бормочу я и вдруг замечаю, что Старший усмехается. — Что?
— Мне нравится, что ты называешь его «старик». Большинство людей тут готовы ноги ему целовать.
— Мне он показался козлом. Нет, не просто козлом. Если честно,
— Может, он и не решился бы выбросить тебя с корабля.
— Да ну?
Старший изучает взглядом цветы у наших ног.
— Ну, может быть. Да. Наверное, решился бы.
Крупным, похожим на тигровые лилий красно-оранжевым цветам, что растут по краю бассейна, достается от меня ботинком.
Парочка на скамейке распалилась не на шутку. Одной рукой парень залез девушке под рубашку, другой — в штаны. Проследив за тем, куда я смотрю, Старший уперся взглядом прямо в происходящее.
— Старейшина говорил, что скоро начнется Сезон.
— Значит, это — Сезон? На людях так себя не ведут. — По крайней мере, раньше не вели. Так вот что получается, когда набиваешь на один корабль кучу людей, или, может, я просто ханжа с устаревшими взглядами?
Старший не смотрит в сторону парочки на скамейке, он смотрит на меня. Дождь льет все сильнее, и я уже подумываю о том, чтобы вернуться в здание, но мне до странности нравится это чувство, будто дождь привязывает меня, роднит с этим местом. Хоть я и знаю, что дождь — подделка, все же ощущения от него, как от настоящего, а мне сейчас отчаянно нужно хоть что-нибудь настоящее.
32
Сидящие на скамейке невдалеке от нас парень с девушкой используют дождь как предлог для того, чтобы избавится от одежды. Он срывает с нее рубашку, и она выгибает спину, прижимаясь к нему.
— Гадость какая, — говорит Эми.
Хоть эта парочка и наводит на кое-какие идеи, я все же не хочу обсуждать Сезон. Мне хочется знать, чем ограничивается ее ненависть к Старейшине — человеком или должностью.
— Он не так ужасен, — начинаю я. — Старейшина — все же хороший командир. — Делаю шаг в ее сторону. — Да, я знаю, он может и надавить, зато все на борту дружно трудятся и счастливы.
Эми фыркает.
— И ты, значит, тоже будешь ненавидеть всех, кто от вас отличается?
— Тебя я никогда не буду ненавидеть!
Именно ее необычность — рыжие волосы, культура Сол-Земли, то, как она отказалась слепо повиноваться Старейшине, — больше всего заставляет меня ею восхищаться.
Дождь уже превратился в ливень, но нам обоим все равно. Эми смотрит на меня выжидающе, словно хочет доказательств, что я не Старейшина.
Вместо этого я, протянув руку, вытаскиваю кисти, которыми она завязала волосы в пучок. Красным всполохом волосы струятся вниз, а потом дождь наливает водой тяжелые локоны, и они темнеют настолько, что кажутся почти каштановыми, как у меня. Почти. Я заправляю одну из оранжево-золотых нитей ей за ухо. Она вздрагивает, когда я касаюсь ее кожи кончиками пальцев.
— Старейшина — хороший командир, — мягко, но убедительно начинаю я. — Но, — добавляю, не давая Эми возразить, — мы расходимся мнениями в вопросе различий. Так уж случилось, что мне различия нравятся. Даже очень. — С трудом сглатываю комок в горле. Во рту, кажется, слишком много влаги, а горло совсем пересохло.
А потом… не знаю, как это получается… но она делает шаг ко мне, а я — к ней, и мы оказываемся совсем близко друг к другу.
И вот нас уже ничего не разделяет, кроме дождя.
И нас уже совсем ничего не разделяет.
Наши губы сливаются воедино. На уголок рта мне падает капелька дождя, а потом ее губы размыкаются, и мои тоже. Другая капля падает на язык, и тут же исчезает на ее языке.
Я промок насквозь; мне должно быть холодно. Но мое тело наполняется ее теплом.
Обвиваю ее руками, крепко прижимаю к себе. Хочется вдавить ее в себя.
Только бы это не кончалось.
А потом…
…она отстраняется.
Отступает.
Касается пальцами распухших губ.
Широко распахнутые глаза сверкают.
По щекам стекают капли дождя — вот только это не дождь — и, впервые в жизни, я чувствую на языке соль.
— Каждый раз под дождем, — шепчет она. — И с Джейсоном тоже.
Кем бы ни был этот Джейсон, мне хочется его убить.
— Извини, — она отступает еще на шаг. — Я не хотела…
О нет, нет, все должно было быть не так.
Нельзя было ее целовать. У нее сейчас и так достаточно проблем, а я еще добавляю.
— Прости, — говорю я.
Тянусь к ней, но она отступает. И вот ее уже нет.
С металлического потолка вниз льется вода. В руке я по-прежнему сжимаю позабытые кисти, которыми Эми убирала волосы — теперь это все, что у меня осталось. Кисти Харли.
Ломаю их напополам и швыряю в пруд.
33
Капли дождя блестят на коже. И Джейсон рядом, и мы почти целуемся. Но это не дождь, это мой горячий душ, и на этот раз не Джейсон, а Старший.
Откидываю голову на теплый от пара кафель душевой кабины.
Понятия не имею, что делать.
Обернувшись полотенцем, выхожу из ванной. Взгляд останавливается на исписанной стене, и я застываю на месте, изучая ее, пока капли стекают на ковровое покрытие. Никакого результата. Ничего общего между мной и мистером Робертсоном все равно нет.
Еще никогда в жизни я не чувствовала себя такой потерянной, такой одинокой. У меня совсем никого нет — ни родителей, ни Джейсона, ни друзей. Без них этот корабль кажется таким пустым и крошечным… и я сама кажусь себе пустой и крошечной.