Черная Королева тамплиеров
Шрифт:
— Ну раз настаиваете, — с некоторым удивлением ответила ее собеседница, но в машину все-таки села.
— Здесь опасно прогуливаться, — почти поучительным тоном продолжила разговор в машине девушка.
— Опасно для чего?
— Для жизни! — теперь настал Касин черед удивляться.
— Если вы имеете в виду существование на этом свете, то все зависит от того, насколько вы к нему привязаны, — с оттенком иронии заявила Манон.
— Что с вами, Манон?
— Ничего, просто иногда мне очень хотелось бы повернуть время вспять, — медленно проговорила собеседница. Лицо пожилой женщины было смертельно бледным, и взгляд блуждал, словно искал что-то и не находил. И снова у Каси появилось
— Почему вы так говорите? — оторвала на минуту глаза от дороги девушка и призналась: — Мне иногда тоже хотелось бы кое-что изменить в прошлом. Но, к сожалению, это невозможно. И я постепенно привыкаю жить с моими ошибками, какими бы непростительными они ни были.
— Непростительные ошибки, как легко сказано! — с горечью ответила Манон.
— Иногда нет другого выхода, — несколько растерянно ответила Кася. Горечь и страстность, с которой Манон говорила о прошлом, ее удивляли. Девушка почувствовала некоторую неловкость, словно пожилая женщина переступала рамки приличий. Вроде бы ханжой Кася не была, но когда посторонний человек вот так неожиданно обнажал душу и говорил о своей боли, это ее стесняло. Тем более она совершенно не представляла себе, как на это все реагировать.
— Как все несправедливо устроено, когда один неверный шаг может перечеркнуть и пустить под откос всю жизнь! — продолжала тем временем женщина.
— Не бывает такого неверного шага, который может пустить под откос всю жизнь, — убежденно ответила Кася, — и всегда есть надежда!
— Надежда! — Лицо Манон болезненно искривилось. — Вы молоды и можете верить в возможность чуда!
— Я не думаю, что это зависит от возраста, — возразила девушка.
— Нет, не от возраста, в этом вы правы. Вот мы и подъехали, да, и я буду вам обязана, если вы никому не расскажете о нашем разговоре, — с неожиданной грубостью добавила Манон и криво усмехнулась. — И кто знает, может быть, лучше было бы, если бы наша встреча не состоялась…
Пожилая женщина вышла. А Кася, так и не понимая, в чем дело, поехала дальше. Вечером поделилась с матерью. Та только покачала головой:
— Она, кстати, от нас возвращалась.
— От нас?
— Вот именно, от нас. Постучалась, я по телефону разговаривала, предложила ей пройти. Она прошла, но у меня разговор непростой был, с Памятниками Франции. Второй проект башни заваливают под предлогом, что он не соответствует оригиналу. Как будто не знают, что оригинал тридцать раз перестраивался!
— Ну а Манон?
— Она подождала, потом извинилась за вторжение и сказала, что зайдет в следующий раз. Вот и все.
— Не от твоего же приема она впала в такое состояние?
— Кто ее знает, — пожала плечами Екатерина Великая. — Странная женщина, одним словом!
— Что ты о ней знаешь?
Екатерина Дмитриевна задумалась.
— Ровным счетом ничего, — признала она.
— Так не бывает, — убежденно заявила Кася.
— Спроси любого в деревне, и каждый тебе скажет, что о Манон никому ничего не известно. Поселилась она здесь лет пять назад, стала активной участницей этого кружка. Но ни с кем в деревне особо не сблизилась.
— Но ты же пригласила ее в первый же день, — напомнила ей Кася. — Почему?
— Та права, — задумчиво ответила Екатерина Дмитриевна, — со мной она действительно завязала разговор первой. А потом мы поговорили о жизни в Париже и Ницце.
— Ну вот видишь, а ты говоришь, что никто ничего не знает. Получается, что она жила в Париже и Ницце.
— Похоже на то, — согласилась Екатерина Дмитриевна, — но больше ничего сказать не могу. Все разговоры были настолько общими, что никаких деталей я не помню.
Перекошенное болезненной
Глава 6
«Nigra Sum Sed Formosa!»
(«Я черна и прекрасна!»)
1168 год, Французское Королевство, Овернь
Ему было холодно. Очень, очень холодно. Никогда это ощущение не пронизывало его с такой ясностью и отчетливостью. И все вокруг словно замерло, застыло. Даже кровь в жилах больше не могла литься горячей красной струей. Вместе с чувством холода пришло неприкаянное, разрывающее сердце одиночество. И впервые в жизни Жанно захотелось выть как волку на луну. Раньше иногда он чувствовал себя несчастным, что-то в его жизни его не удовлетворяло, ему казалось, что кому-то другому везло гораздо больше. Но только в этот момент он понял, насколько мир, в котором он жил, был теплым и уютным. Он был не один, он был окружен другими людьми, никогда его не бросали в беде, всегда приходили на помощь. Недаром слуга командорства Жиль поговаривал, что «малец в рубашке родился». Слеза, неожиданно горячая, обожгла щеку. Но усилием воли Жанно взял себя в руки. Он не имел права отступать. Это было его испытание. Он с трудом двинулся вперед, вспоминая день, вернее ночь, с которой все началось. С тех пор прошло пять лет, но он как сейчас помнил все происшедшее тогда.
«Пол сдвинулся за исчезнувшим в глубине рыцарем. Мальчик выбрался из укрытия. Осторожно ступая и боясь дышать, он подошел к распятию. И движимый странной, неподвластной собственному контролю силой, повернул на себя основание. Отверстие в полу открылось, призывая мальчика последовать за рыцарем в черную, страшную, но притягивающую словно магнитом неизвестность… Не думая об опасности, он нырнул вниз и уже скоро нагнал Эммерика. Тот шел вперед не останавливаясь. Мальчик уже почти бежал следом. Глупый, он даже не задавал себе вопрос: слышит ли его Эммерик или нет? Словно возможно было не заметить преследования. Но Эммерик как ни в чем не бывало продолжал свой путь, а Жанно следовал за ним. Внезапно стены перед ними раздвинулись, и они оказались в освещенной огнями масляных светильников пещере. Она казалась огромной, но точно о размерах было трудно судить, света было недостаточно, чтобы осветить ее полностью. И только в этот момент Эммерик обернулся. Жанно застыл на месте. Эммерик молчал, Жанно не решался промолвить ни слова. Из сумрака выступил Амори и обратил взгляд своих черных непроницаемых глаз на Жанно.
— Ты знаешь, почему ты здесь?
— Н-нет! — ответил тот, запинаясь. Он уже проклинал себя за столь неуместное любопытство, и тот сон, который до сих пор не давал покоя его маленькому сердцу, вернулся. Мальчик побледнел и задрожал.
— Тебе страшно?
— Д-да.
— Почему?
— Я нарушил… я не должен был следовать за Эммериком, — забормотал Жанно, — простите меня, я готов понести любое наказание, я никому не скажу…