Черная кошка
Шрифт:
Однако вернемся к Басову, большому мастеру «чеса».
— Приехали мы на «чес». Пять выступлений в день, голова кругом, сна нет, запутался в городах, селах… Однажды выхожу на сцену в каком-то клубе, смотрю — в зале сидят люди в телогрейках, в шапках… А я в бархатном пиджаке, при бабочке. Выхожу, бодренько здороваюсь, начинаю свое привычное:
— Ну, вы все, конечно, видели…
И вдруг из зала женский голос:
— Да ни х…я мы тут не видели…
Хохот, конечно. Мужской голос:
— Ну, х…й-то ты, положим, видела…
Тут такое началось… А мне каково? Какой тон с ними взять? Сделал вид, что и мне смешно. Корчась от смеха, уполз за кулису, спрашиваю:
— Кто в зале-то?
— Да ты попроще с ними, —
В американском конгрессе
В 94 году мне довелось провести целую неделю в Американском конгрессе. Пригласила меня одна оппозиционная партия. Оказывается, и в Штатах есть оппозиция, правда, жестоко преследуемая. Лидер ее, Лондон Леруш, только что вышел из тюрьмы. Дали ему 15 лет, отсидел половину. Вина его заключалась в том, что он и его сподвижники пытались объяснить американскому обществу, что хваленая американская демократия не так уж безукоризненна, что незачем ее насильно втюхивать всему миру; что Америка сама нуждается в истинных свободах, в первую очередь политических, и в свободе слова.
Людям с такими взглядами жить в Америке очень непросто. Те, кто побывал за океаном, знают: Соединенные Штаты — жестокое полицейское государство.
Задание у меня было такое: встретиться со многими конгрессменами и попытаться объяснить им, что на самом деле происходит в России.
Я успел встретиться и переговорить с десятком-полтора депутатов Конгресса. Говорил я им примерно вот что: «То, что происходит в России, совсем не похоже на демократические реформы. На самом деле идет криминализация страны. Это очень опасно для всего мира. Превращение одной шестой части планеты в криминальную зону неизбежно скажется на повышении уровня преступности во всем мире. (Еще как сказалось!) Сейчас вам все нравится: слабый президент, действующий по указаниям Запада; финансовые потоки ворованных денег, текущие на Запад и укрепляющие его экономику; разрушается армия — Россия уже небоеспособна и не представляет собой никакой угрозы… Но надо смотреть в будущее, надо понимать, что рано или поздно „отольются кошкины слезы“ — такова логика исторического процесса».
Примерно так я говорил. У меня в руках было и документальное свидетельство — только что снятый фильм «Великая криминальная революция». Я показывал, доказывал, убеждал…
На меня смотрели пустые холодные глаза.
Доконала меня одна из последних встреч. Холеный господин, в отлично сшитом костюме, в сверкающих башмаках, в длинных черных шелковых носках, спокойно выслушал меня и сказал:
«А может, и не надо этого ничего. Ну, там… армии, науки, высоких технологий… У России своя специфика: хорошие леса, там много грибов, ягод…»
— Покупайте обратный билет, — сказал я организаторам своей поездки. — Больше я с этими идиотами общаться не желаю…
Я был разъярен. Курить в Конгрессе нигде нельзя, даже в туалете. С зажженной сигаретой в зубах я шел по коридорам Конгресса — встречные шарахались от меня в стороны.
«Какие идиоты! Какие они все идиоты! — думал я. — У нас в Думе тоже немало таких, но „наш“ идиот по сравнению с „ихним“ — Вольтер!» Впечатление от Конгресса немножко скрасила моя последняя встреча. Я сижу в мягком кресле в богато убранном кабинете, напротив за письменным столом — улыбающийся полноватый человек. На стенах — охотничьи фотографии. Спрашиваю:
— Вы что, охотник?
— Да, — кивнул он, улыбаясь.
— У нас есть писатель — Иван Сергеевич Тургенев… У него я встретил такую фразу: «Знавал я одного помещика, страстного охотника, а значит, хорошего человека».
Он засмеялся и вдруг спросил:
— Вы мне разрешите закурить?
Милый ты мой человек! Нет, не все безнадежно в Американском конгрессе.
Под руку с Пушкиным
Всю жизнь я занимаюсь каким-то странным видом творчества. Вернее, вторичного творчества. Бывает же «вторсырье». Вот и у меня — «втортвор».
В молодости, когда была хорошая память, я знал много стихов. Кое-что забыл, что-то помню, какие-то стихи всплывают в памяти отдельными строчками. Причем, откуда эта строка, какого автора — убей, не помню. Ну, предположим, из темноты сознания выплывает удивительно красивое сочетание слов: «с печальным шумом обнажалась».
Кто обнажался, женщина? Тогда почему «с печальным шумом»? Нет, скорее всего, «дубрава», «роща». Похоже на Пушкина. Даже можно сказать точнее: «Евгений Онегин».
Ну, загляни в книжку, и найди эту строфу. Нет, мне интересно вспомнить самому. И начинаются «муки творчества». Путешествие по закоулкам памяти. Ход сочинительства примерно таков.
Итак, «роща». Сразу вспоминается: «уж роща отряхает последние листы с нагих своих дерев…» Но эта строка полна энергетики, и, несмотря на то, что речь идет об увядании природы, она, безусловно, мажорна. А строчка, пришедшая на память — минор. Не знаю почему, но чувствую, стихи грустные. А с чем может рифмоваться слово «обнажалась»?
У Пушкина рифмы простые, это не Маяковский с его «… делать жизнь с кого — Дзержинского». Конечно, и Александр Сергеевич порой увлекался рифмоплетством. Например: «Но, господа, дозволено ль С вином равнять до-ре-ми-соль?» Но чаще всего рифма открытая, простая. Что там можно подобрать к слову «обнажалась»? «Улыбалась», «открывалась», «приближалась»! Точно! «Приближалась»! «Приближалась довольно скучная пора, стоял ноябрь уж у двора». Дальше процесс ускоряется, неделя «работы» и строфа готова. Хожу гордый, словно сам сочинил. Чистой воды Остап Бендер. Вот они, эти божественные, с детства знакомые, неземной красоты стихи:
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся к югу; приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
Глупая география
1983 год. Делать совершенно нечего. Встаю поздно, задергиваю плотные шторы, чтобы не видеть гнусный пейзаж за окном, и слоняюсь из угла в угол. Сценарий зарубили, ничего нового — интересного и «проходимого» — в голове не возникает… От нечего делать стал сочинять «глупую географию». Но ни терпения, ни таланта не хватило. Бросил. А поначалу вроде пошло хорошо…
Солнце шпарит из-за гор,
Жарко, словно в кратере,
В государстве Эквадор
На самом экваторе.
И экватор делит там
Эквадор напополам.
Говорят, что в Абиссинии
Васильки совсем не синие,
Крокодилы не зеленые,
Огурцы там не соленые,
Гладиолусы не красные,
Насекомые опасные…
Говорят, зимою лето там,
Люди черные поэтому.
Все черны и даже царь
Черный, как ржаной сухарь.
Шел я по Капакабане,
Были денежки в кармане…
Пацаны в футбол играли,
Засмотрелся — обокрали!
Ах, какой разиня я,
Это же Бразилия!
Ни ногой больше не стану
Я на пляж Капакабану,
Ах, какие же засранцы
Бразили-лианцы!
В Гонолулу, в Гонолулу
На Гавайских островах,
Все живое вдруг заснуло
И живет в красивых снах.
Снится толстым бегемотам,
Что они теперь стройны.
И солдатским снится ротам
Мир без ужасов войны.
………………………………………
Даже глупые гиббоны
Спят, качаясь на хвостах…
Вот оказия какая
На Гавайских островах.