Черная Луна
Шрифт:
Карис едва сознавала, что лежит в объятиях Форина. Все ее тело стало вдруг легким-легким, ее так и манило улететь, навсегда обрести свободу. Борясь с этим искушением, она прошептала дароту:
— Подойди ближе.
Дарот подошел и неуклюже опустился рядом с ней на колени.
— Возьми меня за руку, — прошептала Карис, и грубые пальцы дарота осторожно обхватили ее хрупкую ладонь. — Не бывает… конца… без начала. Понимаешь?
— Мы ненавидим вас, — сказал дарот, — мы не сможем существовать рядом с вами. Чтобы одна раса жила, другая должна погибнуть.
Карис ничего не ответила, и над полем боя повисла страшная тишина.
— Нет, — пробормотал Форин. — Боги мои, нет!
Он прижал к себе мертвую женщину и баюкал ее, как младенца. Слезы струились по его лицу.
— Мы не знаем, так ли это, — сказал дарот, все еще сжимая обмякшую руку Карис. — Мы никогда этого не пробовали, но мы сделаем так, как ты говоришь.
— С кем ты разговариваешь? — спросил герцог.
— С женщиной. Она все еще говорит. Разве ты не слышишь?
Герцог покачал головой. Дарот выпустил руку Карис и встал.
— Ваш чародей с окровавленным лицом уничтожил нашу Палату Жизни. Половина наших сородичей мертва и никогда уже не возродится. Карис говорит, что мы должны вернуться в наш город. Мы так и сделаем.
— Чтобы подготовиться к новой войне? — спросил герцог. — Или… к миру?
— Этого мы не можем сказать… пока. — Дарот посмотрел на мертвую женщину. — Нужно многое обдумать. Вы не бессмертны — и однако Карис отдала свою единственную жизнь, чтобы спасти наши жизни. Нам это не понятно, и хотя было глупо, но все же… многое говорит без слов.
— Она все еще с вами? — спросил герцог. Форин поднял глаза.
— Нет. Ее больше нет. Но ее слова остались.
Дарот повернулся и пошел ко входу в катакомбы. Уцелевшие сородичи последовали за ним и один за другим исчезли во тьме.
Тарантио пробыл без сознания восемь дней и пропустил королевские похороны, которые герцог устроил Карис, Ледяной Королеве. Все граждане Кордуина шли за ее телом, а везли его в карете герцога, запряженной шестеркой белых лошадей. Варейна, боевого скакуна Карис, вел за каретой Форин, а следом шли герцог и армия, которой командовала женщина-воин. На мостовую перед кортежем бросали желтые, голубые и алые весенние цветы, и карета медленно катилась по живому цветочному ковру.
Вент не пошел на похороны. Он сидел в своих покоях во дворце и смотрел с балкона, как двигался кортеж. Потом он напился и выплакал свое горе там, где никто не мог этого увидеть.
Карис похоронили на высоком холме, в усыпальнице, обращенной к северу. Над входом в усыпальницу установили бронзовую доску, которую сработал своими руками Озобар. На бронзе были отчеканены простые слова:
Карис — Ледяная Королева
Герцог произнес речь перед усыпальницей. Речь была простая, достойная и, как подумалось Форину, очень трогательная. Потом горожанам и солдатам позволили по очереди войти в усыпальницу, дабы отдать у гроба Карис последние почести. Усыпальница была открыта два дня, затем ее запечатали. Через несколько месяцев перед ней установят статую — женщина-воин, вложив меч в ножны, указывает рукой на север.
Вечером девятого дня Тарантио открыл глаза и увидел, что в кресле у кровати спит Мириак. Во рту у него пересохло, все тело терзала боль; он попытался шевельнуться — и застонал. Мириак тотчас проснулась и склонилась над ним.
— Мне сказали, что ты умрешь, — проговорила она. — Я так и знала, что они ошиблись.
— Мне теперь есть ради чего жить, — прошептал Тарантио.
— Что правда, то правда, — отозвался Дейс. Тарантио с трудом сглотнул подкативший к горлу комок.
— Спасибо, что вернулся, братец!
— Не морочь мне голову, Чио. Куда, по-твоему, я мог бы деться?
Тарантио закрыл глаза.
— А как же мальчик в шахте?
— Он может еще немного подождать. Когда-нибудь, быть может, мы отыщем его вдвоем.
Ладони Тарантио коснулась теплая рука Мириак.
— Не смей засыпать, болван! — прикрикнул Дейс. — Скажи ей, что мы ее любим!
Форин стоял один перед запечатанными дверями, вспоминая о том, что было, и оплакивая то, чего уже не будет.
— Не могу я остаться в Кордуине, Карис, — сказал он. — Без тебя мне здесь ничто не мило.
Смеркалось, и он пошел прочь, но у подножия холма остановился и оглянулся. Из-за деревьев вынырнула черная тень и скорчилась около запечатанных дверей. Форин повернул назад. При виде его Ворюга поднял голову и, оскалив зубы, зарычал.
— Я от тебя тоже не в восторге, — сказал Форин, протягивая руку. Мгновение казалось, что пес сейчас цапнет его, но Ворюга лишь обнюхал его пальцы, и Форин провел ладонью по его лобастой уродливой голове.
— Как насчет путешествия на юг? — спросил он. — Повидаем море, будем жить, как короли. — Поднявшись, он отошел на несколько шагов. — Ты идешь или нет, сукин сын?
Пес в последний раз глянул на усыпальницу, затем встал и потрусил вслед за Форином.
ЭПИЛОГ
Первый Олтор доставил Дуво в сердце пустынного края, где некогда стоял город Эльдериса. Теперь там не было зданий, вылепленных из света, — только пустота и бесконечное море нагих безжизненных скал.
— Зачем ты пришел за мной? — спросил Дуво. — Я бы уничтожил их всех.
— Этой причины довольно, Дуводас.
— Они заслужили смерть.
Золотистый силуэт отшатнулся, и человек со стыдом понял, что не смеет поднять глаза.
— Я привел тебя сюда, дабы узнал ты ужасную правду. Желал бы я, чтобы все обернулось иначе.
— Какую правду? Мне не нужна правда! Идет война, олтор, и я должен быть там.
— Войны нет, Дуводас. Она закончилась.
Дуводас вскочил на ноги, ликующе вскинул сжатый кулак.
— Так я добился своего! Я уничтожил даротов!
— Не могу сказать, что твои действия не повлияли на исход войны, — согласился олтор. — Однако же в итоге решило все не начатое тобой истребление даротов, но смерть одной-единственной женщины. Впрочем, эту загадку тебе уже не по силам постичь. Прощай, человек.