Черная Луна
Шрифт:
— А как быть с андроидом, сэр?
— Поступай как знаешь…, — отмахнулся Ланге. — Можешь выкинуть на свалку, а можешь сделать из него слугу. Как хочешь, Анри. Говорят, эти древние модели снабжались псевдоинтеллектом и были трогательно привязаны к своим хозяевам… — Он обернулся: — Как ты думаешь, кому из них принадлежит робот?
— Не знаю… — пожал плечами Бейкер.
— Ладно, работай. — Джедиан повернулся и пошел к выходу из лаборатории. — Держи меня в курсе, Анри, и, если что-то понадобится или возникнут сложности, связывайся с моим секретарем немедленно. Я велю установить на твои вызовы
— Хорошо, сэр. Я буду стараться.
Дверь лаборатории тяжко поползла в сторону. Джедиан вышел, и Анри остался один на один с тремя телами.
Сознание плыло в черной, болезненной дымке небытия…
Он не ощущал ничего — ни тела, ни одежды, ни каких-то там звуков…
Гробовая тишина и мрак обволакивали его, как саван.
Память Дениса цепко держалась за последний фрагмент жизни. Им был жесткий удар, от которого вдруг начали сминаться переборки корабля, будто они были изготовлены из фольги… потом над головой что-то лопнуло с хрустальным звоном, и на него внезапно обрушилась мутная, дурно пахнущая масса из расколовшегося гидропонического бака…
Холод… Вот то чувство, которое являлось его последним осознанным ощущением.
Дикий, пробирающий до самого сердца холод.
Он даже не успел испугаться.
И вот холод ушел. Ушло вообще все, кроме собственного сознания, которое, лишившись тела, бессмысленно дрейфовало по черным волнам памяти.
Я мертв…
Эта мысль не требовала ни пояснений, ни доказательств.
Отрешенность от мира… Отчужденность… Жизнь после смерти? Возможно ли это?
Денис попытался вспомнить что-то еще, уйти слабым усилием воли от бесконечного, волнообразного скольжения в никуда, и внезапно ему это удалось.
Из окружающего мрака вдруг начало прорисовываться женское лицо. Оно было смутным, зыбким, но знакомым… Кто она?
Этого Денис не знал. Вместо имени из черноты вдруг начал всплывать радужный мыльный пузырь.
Вот он доплыл до смутных черт женского лица и внезапно лопнул, разлетевшись яркими брызгами воспоминаний…
Черная пелена расступилась, прорисовывая контуры ходовой рубки «Европы»…
— Сэр, пеленг правого борта, дистанция — триста тысяч километров! Множественные сигналы. Построение в виде атакующего конуса. Это корабли Альянса!
Командир «Европы» капитан Огюст Дебуа мрачно посмотрел на данные радарного отсека.
— Это Третий ударный флот… — спустя несколько секунд, прищурясь, заключил он.
— Сэр, еще один пеленг! — доложил оператор радарного отсека. — Тридцать сигналов, построение — ромб. Малотоннажные суда.
— Это наши, — Дебуа остановился напротив тактической компьютерной карты, что проецировалась на прозрачную стену, делившую надвое ходовую рубку «Европы». — Господа… — Он повернулся к офицерам, что молчаливой группой собрались у операторских кресел в ожидании его команд. — Господа… — немного тише повторил он, и его голос хрипло прозвучал в наступившей тишине. — Дабог пал, и теперь между Третьим ударным флотом и системой Элио стоим только мы да вот эта горстка наспех переоборудованных грузовых кораблей.
Он помолчал, поочередно переводя взгляд с одного лица на другое.
— У нас на борту беженцы. «Европа» не боевой крейсер, а грузопассажирский корабль, но тем не менее… — Огюст остановился, и его голова слегка качнулась на фоне бледной россыпи звезд в скоплении Плеяд. — Тем не менее я буду иметь честь атаковать неприятельский флот!
По рядам офицеров пробежал легкий вздох. Дебуа ждал, но никаких возражений не последовало. Лишь смертельная бледность выползла на многие лица.
— На карту брошены не только наши жизни… — продолжил он, сам покрывшись пунцовыми пятнами румянца. — Жизнь многих миллионов людей на десятках планет висит сейчас на волоске. Если ударный флот прорвется к Элио, то колонии падут… Это уже предрешено. Эскадра Воронцова не успеет прикрыть планету. Это должны сделать мы. Задержать их. Дать Воронцову шанс совершить прыжок из системы Рори на элианские орбиты.
Слова, тяжелые, емкие, словно свинцовые, срывались с губ капитана.
Он предлагал им выбрать между неминуемой смертью и позором.
Никто не захотел выбирать.
— Хорошо… — Дебуа вновь остановился. — В нашем распоряжении меньше часа. Приказываю всем офицерам спуститься на пассажирские палубы. Беженцы должны покинуть «Европу» на спасательных кораблях. Здесь останутся лишь те, кто решит сражаться вместе с нами. У меня все…
Капитан внезапно отвернулся, словно не мог больше смотреть в лица тех, кого только что обрек на смерть.
Впервые он увидел ее в оранжерее.
Изящное, почти невесомое существо шло по аллее меж искусно закамуфлированных гидропонных баков, чьи тяжелые, громоздкие конструкции прятались за ширмой живых изгородей.
Встреча произошла не случайно.
Капитан Дебуа приказал эвакуировать всех гражданских, что летели на борту «Европы»… Вражеский флот приближался, его уже можно было разглядеть в бинокулярах оптических умножителей, и несчастные, что бежали с Дабога с последним стартующим кораблем, не роптали. Они прекрасно понимали, какая участь ждет «Европу», и со слезами на глазах, молча занимали свои места в спасательных шлюпках.
Когда от борта «Европы» отвалила предпоследняя из них, Денис, как старший по званию, еще раз проверил все палубы и отсеки через компьютерную сеть.
Тут и обнаружился этот сигнал. Кто-то остался в оранжерее, сознательно или по неведению отказавшись покинуть обреченный корабль, хотя по сети интеркома каждые пять минут передавалось предупреждение всем пассажирам.
Выругавшись, он секунду помедлил, решая, как поступить дальше.
— Капитан! — проговорил он, вызвав на связь ходовую рубку.
— Да? Дебуа слушает.
— Капитан, это Велехов. Шлюпки отвалили, но у меня остался сигнал на десятой палубе. Кто-то бродит по оранжерее!
— Черт… Денис, это плохо. Самая незащищенная часть корабля. После первого же попадания там будет вакуум!
— Я знаю. Они близко?
— Сорок тысяч. Рукой подать, но ты еще успеешь. Давай пулей туда и сразу же на боевой пост. У тебя третий блистер, ты понял?
— Так точно! — ответил Денис. — Что делать с пассажирами?
— Не знаю! — откровенно взорвался командир. — Запихни в какой-нибудь отсек. Не до тебя, Велехов, извини. Думай сам, не маленький!