Черная магия
Шрифт:
Впрочем, в доме было тихо. Жаворонок, где бы она ни находилась, должно быть, уже спала. Эбб, насколько было известно Ручейку, ночевал у двери в заборе. Демвур мог бодрствовать, но вряд ли он пристально следил за первым этажом.
«Я могу оправдаться, что боялся кого-нибудь разбудить, и потому не стал подниматься по лестнице».
План был ненадежным, и Ручеек это знал, но едва лишь у него возникла идея, он тут же приступил к ее осуществлению. Он отыскал лестницу, ведущую вниз, в погреб.
В погребе было темно, словно безлунной облачной ночью. Ручеек подождал, пока глаза приспособятся,
Впрочем, ноги его достаточно легко отыскали каменные плиты пола. Но те дрожали почти так же сильно, как дерево на верхних этажах. А еще они смещались под ногами Ручейка. В конце концов Ручеек понял, в чем загвоздка: камень лежал на дереве.
Водяные маги настолько боялись даже одного-единственного каменного мага, что не только приставили Демвура следить за Брикелем, но еще и отсекли камень, из которого состоял дом, от сплошной породы.
Они опасались, что даже отсюда лорд Брикель сделает что-нибудь ужасное с камнем, который лежит под их городом, или, скорее, с каналами, по которым течет их драгоценная вода.
«Вода и вправду драгоценна, — подумал Ручеек. — Шесть часов без воды — и я начал страдать от жажды. А разве я когда-нибудь нуждался в камне, чтобы удовлетворить хоть одно из своих желаний? Если выбирать между Тьюстаном и Йеггатом, ясно, что именно Йеггат поддерживает человеческую жизнь, минута за минутой и час за часом».
Но если Тьюстан возненавидит тебя, где укрыться от его гнева?
Уж точно не в этом погребе. Можно, конечно, проложить дерево между плитами пола и массивом камня внизу, но со стенами погреба ничего сделать нельзя, потому что на них держатся верхние этажи. Стены должны соприкасаться с каменным основанием, иначе дом не сможет стоять.
И действительно, основание большого очага, расположенного в общем зале, покоилось на каменном массиве. Здесь Ручеек и устроился спать, касаясь рукой камня. То было единственное место, где дом не дрожал. Только здесь ему удалось заснуть так же легко, как на утрамбованном земляном полу хижины, которую Ручеек всю свою жизнь делил с родственниками.
«Вчера ночью я спал в лесу, среди рассыпавшихся в прах тел героев и захватчиков. А ночью раньше — среди своей родни. До чего же моя деревня близко расположена — почти по соседству с Митерхоумом. Однако если не считать солдат, уходивших на войну, многие ли жители Фарзибека путешествовали так же далеко, как я, и узнали так же много?»
Ручейку почудился голос отца: «Да ничего ты не узнал, кроме того, как быть рабом в доме недоумка, где тобой помыкают южанские лорды, а девушка насмехается над тобой. Из тебя никогда не выйдет толк! Так и будешь всю жизнь таскать воду и чистить овощи, чтобы готовить еду другим!»
— Заткнись, — вслух произнес Ручеек.
Сколько раз он хотел бросить это слово отцу, но не смел! Сотню раз, если не больше, его толкали, били, пинали, давали затрещины и оплеухи, как будто он и вправду позволил себе подобную дерзость. Пора ему действительно дать повод для наказаний. Даже если он каждый день в течение года будет ругать отца, этот человек все равно останется у него в долгу.
Уже засыпая, Ручеек подумал о Жаворонке, излишне стыдливой, но такой
Наверное, это здорово — быть другом птиц. Говорят, будто звериные маги способны выбирать клант — животное, которое становится для них вторым «я». А выбрав клант, они могут вкладывать свою душу в это существо, видеть его глазами, ощущать мир как оно, слышать все, что оно слышит. Друг птиц может использовать свой клант, чтобы следить за другими людьми, или парить над землей, или, к примеру, добыть зайца или кролика и принести его домой, если птица хищная. Птичьему магу не придется голодать.
Но поскольку Жаворонок не верит, что она маг, у нее никогда не появится клант, а потому она не будет ни летать, ни охотиться, ни шпионить, а только стирать чужие вещи и отгонять птиц от дома получше любого пугала.
«Эх, был бы я звериным магом — я бы путешествовал в своем кланте каждую ночь, пока мое тело спит! Я бы считал время своего бодрствования сном, а часы сна — своей настоящей жизнью. Я парил бы над облаками либо в облике тигра или волка крался бы через лес или степь, свободный, сильный и бесстрашный!
Хотя я такой невезучий, что наверняка оказался бы мышиным магом и во время пребывания в кланте только и делал бы, что удирал от хищников».
Ручеек уснул, и ему приснилось, будто он — мышь, живущая внутри стен кухни, и он носится в темноте, вынюхивая, где бы стянуть еды.
Всю ночь ладонь его касалась камней у основания очага, он чувствовал землю под собой и камень в ней, холодный и твердый у самой поверхности земли, но более горячий и мягкий по мере погружения в глубину, и, в конце концов, текущий подобно меду — огромный яростный океан расплавленного камня, в тысячу раз обширнее и в десять тысяч раз тяжелее моря. Ручейку казалось, будто расплавленный камень течет в его венах и его сердце перекачивает этот поток.
Неловкость первого дня вскоре развеялась. Каждое утро Ручеек поднимался до рассвета и шел к фонтану, когда большинство женщин Хетгерферри еще спали. Там он наполнял кувшин и нес его обратно, возвращался и снова наполнял, и еще раз — чтобы воды хватило на все дневные работы. Выдавались и такие дни, когда ему хватало двух походов, потому что цистерна была полна.
Сначала Жаворонок была признательна ему, поскольку он выполнял самую тяжелую из ее обязанностей, к тому же она наливала кувшин только наполовину, и ей приходилось ходить за водой шесть раз в день. Но шли недели, и она начала воспринимать это как нечто само собой разумеющееся — и Ручеек считал, что это правильно с ее стороны. Пускай она трудится там, где требуются ее умелые руки. А у него, Ручейка, никаких особых умений нет. Он все делает в лучшем случае удовлетворительно — но для большинства работ по хозяйству этого достаточно.