Черная магия
Шрифт:
— Ты нарисуешь эту картину, — сказал Илия, словно прочитав мои мысли. — И она заставит мир заметить тебя. Она заставит меня заметить тебя. Но не сейчас. Сейчас нам нужно сделать одно дело.
Илия взял меня за руку.
— Какое?
— Посмотри внимательней.
Мне сразу бросилось в глаза, что плоская равнина не пустует. По ней бродили люди — женщины и девочки, — все в сером. Серые юбки, серые блузки, серые шарфы на головах, серые сандалии или башмаки. Нет, я понимала, что их одежды не всегда были такого цвета,
— Ты должна увести их отсюда, — продолжил Илия. — Тех, кто пойдет с тобой.
— Но это ты — путешественник во времени, волшебник, — запротестовала я. — Почему ты сам не сделаешь этого?
Длинное лицо Илии обратилось ко мне; взгляд темно-карих глаз смягчился.
— Они меня не видят.
— А меня? — спросила я.
Но уже знала ответ. Они шли ко мне, протягивая руки.
— Илия, — допытывалась я, — как я смогу говорить с ними?
Илия протянул руку и коснулся моих губ.
— Ты найдешь способ, Ребекка. А теперь иди. Мне большего нечем помочь тебе.
Он исчез, словно Чеширский кот, — остался только его рот, но вовсе не улыбающийся. Потом Илия скрылся окончательно.
Я повернулась к женщинам и позволила им столпиться вокруг себя.
Они пояснили мне, где мы находимся и как они сюда попали. Я читала их истории в книгах, и у меня не было причин им не верить. Мы были в лагере.
Нет, не в летнем лагере, где танцуют кадриль, плетут макраме и ходят купаться. В таких я бывала. Мои родители, а так же все их друзья считали, что лето — это такое время, когда можно наконец-то сплавить деточек в лагерь. Скаутский лагерь, лагерь для художников, лагерь для музыкантов. В одном — как в лагере для новобранцев, в другом — как на курорте.
Это же был Лагерь.
Я спросила этих женщин о том, о чем, по словам Илии, стоит спросить, — о нынешнем времени.
И когда они сообщили мне, что сейчас 1943 год, я даже не удивилась. Я уже видела призрак, существующий вне времени, путешествовала с ним в пространстве, которому место в научно-фантастическом фильме, внимала его рассказам о будущем. Теперь же он оставил меня в прошлом, подумаешь.
— Благодарю покорно, Илия, — прошептала я.
Тут у меня над ухом раздался голос:
— Благодарю покорно, Ребекка.
Мягкий выговор смягчил смысл слов.
— Я ничего не сделала, — добавила я.
— Сделаешь, — подбодрил он.
А женщины, которые слышали только меня, сказали:
— Никто из нас не совершил таких поступков, которые заслуживают попадания сюда.
Так началось мое время в Лагере. Это не был ни Аушвиц, ни Дахау, ни Собибор, ни Бухенвальд, ни Треблинка — эти названия я узнала бы сразу.
— Где мы?
— Неподалеку от Люблина, — ответила мне одна женщина. Ее поразительно голубые глаза выделялись на сером лице.
Это
— А вы не знаете…
Я осеклась.
Я помнила только прабабушкину фамилию в замужестве — Моревиц. А толку-то? Кроме того, она в любом случае еще в детстве уехала в Америку и скончалась задолго до моего рождения. Я изменила фразу.
— А вы не знаете, как отсюда убежать?
Они рассмеялись, но и смех их был серым.
— Разве стали бы мы оставаться здесь, если бы знали? — произнесла женщина с голубыми глазами и очертила рукой круг, замыкающий их в этом сером месте.
Я проследила взглядом за ее жестом и увидела серое здание, серое от осевшего на него пепла. Пепел. Здесь что-то жгли. Много чего-то. Только теперь я на самом деле осознала, куда Илия меня завел.
— Так это — концентрационный лагерь? — уточнила я, хотя уже знала ответ сама.
— Здесь не на чем концентрироваться, разве что на том, как переставлять ноги, — вздохнула голубоглазая женщина.
— И как положить в рот еще кусочек картошки, — добавила другая.
— Не концентрационный, — поправила третья. — Лагерь смерти.
Голубоглазая женщина шикнула и оглянулась через плечо.
Я тоже туда посмотрела, но нас никто не подслушивал.
— Мне нужно выбраться отсюда, — начала я, но тут же прикусила губу. — Нам всем нужно выбраться отсюда.
Серая девочка с черными глазами-пуговками выглянула из-за юбок голубоглазой женщины. Она указала на одно из зданий с металлическими дверями зловещего вида, в тот момент они были распахнуты. «Как открытый рот, ожидающий картошку», — подумала я.
— Вот единственный способ выбраться отсюда, — сказала девочка. Лицо ее было детским, а голос — старушечьим.
Я глубоко вдохнула, набрав полную грудь пепла, и воскликнула:
— Мы выберемся иначе! Обещаю.
Женщины дружно двинулись прочь, уводя девочку за собой. Но одна, обернувшись, хрипло прошептала:
— Здесь место обманутых надежд. Если ты не поймешь этого, то не проживешь и мгновения.
Потом она обратилась к девочке:
— Маша, пора ложиться спать. Утро наступит слишком рано.
Но эти слова были предназначены и мне тоже.
Девочка незаметно протянула мне холодную серую ладошку.
— Я тебе верю. — Она посмотрела на меня и улыбнулась так, как будто улыбка была редким талантом, требующим упражнений.
Я улыбнулась ей в ответ и пожала руку. Но я была дурой, что обещала такое, а она была дурой, что поверила мне.
— Илия… — пробормотала я. — Илия нам поможет.
Но вся его помощь заключалась в том, что он втравил меня в эту жуткую историю, а сам слинял. Меня замутило — я осознала, что предоставлена здесь самой себе. Здесь и сейчас. Когда бы это «сейчас» ни происходило.