Черная моль (сборник)
Шрифт:
Минуту все молчали. Гаранин тяжело перевалился через плечо я больше не смотрел на Сергея. Лобанов перестал смеяться, лицо его стало серьезным.
От их единодушного отпора Сергею стало не по себе. «Личная обида». Эти слова глубоко задели его, я задели потому, что были правильны. Сергей тут же признался себе в этом. Он привык к крепкой, открытой дружбе, к честным и прямым отношениям с людьми. И ему стало стыдно за свою вспышку, за явную несправедливость своих слов. К этому прибавилось ощущение своей вины перед людьми, которых он считал своими друзьями
Сергей встал, прошелся по полянке и остановился перед Гараниным.
— Ну, согласен. Погорячился, — негромко сказал он. — Беру свои слова обратно.
— Вот это другой разговор, — повернулся Костя, с земли протягивая ему руку. — В таких случаях, брат, самолюбие — в карман.
— Похвально, весьма похвально, — с шутливой торжественностью произнес Саша. — А теперь могу рассказать нашему молодому сотруднику еще один случай, в назидание. Из моей практики.
— До чего же ты хвастать любишь, — с досадой произнес Гаранин.
— Ничего подобного, просто люблю рассказывать, — обиделся Лобанов.
Помолчали.
Потом Гаранин встал, отряхнулся и, взглянув на светящийся циферблат часов, сказал:
— Пошли, братцы, а то я все бока уже пролежал. Они прошли парк, и у выхода Костя простился с друзьями.
Сергею вдруг стало грустно.
Интересно, что сейчас делает Лена? У нее теперь каникулы. Уехала, наверное, из Москвы. А может быть, нет?
— Слушай, Саша, — неожиданно обратился он к Лобанову. — Хочешь, и тебя познакомлю с одной очень красивой девушкой?
— А ради чего? — насторожился Лобанов. — Тебе самому хочется ее видеть?
— Нет, так просто, — растерялся Сергей, не ожидавший такой проницательности от своего друга.
— Что ж, можно, — согласился Лобанов.
Они разыскали телефон-автомат и вместе пошли в стеклянную будку, Сергей набрал номер, услышал длинный гудок и вдруг решительно повесил трубку.
— Не буду я ей звонить, — мрачно объявил он.
Лобанов удивленно посмотрел на Сергея и, видно поняв, что творится у него в душе, убежденно сказал:
— И не звони. Чувства, знаешь, не склеивают.
На следующий день около семи часов вечера дежурный по МУРу доложил Зотову:
— В вашей зоне крупная квартирная кража. Запишите адрес. Машина у подъезда.
…В передней большой, хорошо обставленной квартиры в новом доме на Песчаной улице оперативную группу МУРа встретил сотрудник районного отделения милиции. Он отозвал Зотова в сторону и коротко доложил:
— Обстановка сохранена полностью. Хозяин квартиры — ответственный работник Комитета по делам строительства, крупный инженер Шубинский. Ему сейчас плохо, лежит в столовой на диване. Я вызвал врача. Кроме того, — понизив голос, добавил он, — по его требованию я вызвал сотрудников Комитета госбезопасности. У него, оказывается, какие-то секретные бумаги хранились.
— Из комитета еще не приехали?
— Нет, сейчас будут.
— В каком состоянии Шубинский?
— По-моему, плох.
Зотов приказал своим спутникам приступить к осмотру квартиры, но в столовую пока не заходить, чтобы не тревожить больного.
В этот момент в парадную дверь позвонили. Вошли два незнакомых человека в штатских костюмах и спросили, кто начальник группы. Им указали на Зотова.
— Капитан госбезопасности Фролов, — представился Зотову один из прибывших, протягивая удостоверение. — С кем я говорю?
— Майор милиции Зотов. Прошу вас сюда, в столовую, капитан. Выясним у потерпевшего, что похищено и кому из нас, собственно, придется вести дело.
Войдя в столовую, Зотов увидел лежащего на диване Шубинского — полного человека с седыми волосами и аккуратно подстриженной седой бородкой. Рядом с ним на стуле сидела женщина в белом халате. Она держала его обессиленную руку и следила за часами, как видно, считая пульс. Увидев вошедших, женщина бережно положила руку Шубинского и бодрым тоном сказала:
— Ну вот. Все в порядке, Антон Захарович. Непосредственной опасности больше нет. Но два-три дня надо вылежать. Строгий постельный режим. И без всяких волнений.
— Но это же абсолютно невозможно! Мне на доклад к министру надо, — растерянно произнес Шубинский.
— Ничего знать не хочу. Ваше здоровье дороже.
— Ну, хорошо, хорошо, — морщась от боли, покорно вздохнул Шубинский.
Женщина с озабоченным видом обратилась к вошедшим:
— Прошу вас, товарищи, не утомлять больного. Для него главное сейчас — покой.
— Постараемся, доктор, постараемся, — ответил Зотов, подходя к дивану, и, обращаясь к Шубинскому, сказал: — Моя фамилия Зотов, я из Московского уголовного розыска. А это капитан Фролов, из Комитета госбезопасности. Прошу вас, товарищ Шубинский, скажите нам прежде всего, что взяли преступники.
— Садитесь, друзья мои, — ответил Шубинский.
Слабым движением руки он указал на стулья, потом взглянул на врача. Та поняла значение этого взгляда.
— Только без волнений и лишних разговоров, — внушительно, как заклинание, произнесла она и вышла из комнаты.
Шубинский повернулся на бок, при этом лицо его снова исказилось от боли.
— Вот сердце сдавать стало, — ворчливо пожаловался он. — Поволновался — и на тебе, чуть инфаркта не нажил. Но «чуть», как говорится, не в счет, — слабо улыбнулся он, нервно теребя бородку. — Дело вот в чем. Я, видите ли, только на днях с Урала прилетел. Консультирую там строительство одного… гм… ну, важного, что ли, объекта и привез, видите ли, документы. То есть главные-то отправили без меня, однако кое-что я и сам захватил. А кроме того, я там уже по своей, так сказать, научной линии кое-какие заметки сделал. И вот эти самые заметки для будущих работ в столе у себя и запер. А сегодня вхожу я в квартиру и вижу: буфет — вон тот — открыт, посуда вверх дном. В спальне шкафы открыты, многих вещей нет. Ну, я уже сам не свой — в кабинет. Стол мой взломан, ящики выдвинуты, все перерыто. Вот тут у меня сердце и сдало. Еле дотащился до кресла. Стал смотреть, а перед глазами все плывет, плывет…