Чёрная орхидея
Шрифт:
Нахожу англичанина в спортзале. Освещение в комнате не горит, но блики от уличных фонарей разгоняют кромешный мрак сквозь широкие окна, не обременённые шторами или жалюзи. Среди обилия зеркал и тренажёров, мужчина занимает скамью, чья спинка изогнута под углом в сорок пять градусов. На нём надеты лишь домашние штаны свободного кроя, даже обуви нет. Глаза закрыты, а руки, обмотанные бинтовкой, заведены за затылок и сцеплены в замок. Он поднимает корпус, каждый раз дотягиваясь правым локтем до левого колена, и негромко считает. Судя по
– Маркус, – произношу негромко.
Останавливаюсь в двух шагах от него. Но он совершенно не реагирует. Продолжает своё занятие, будто бы меня не существует.
Ничего не остаётся, как некоторое время просто продолжать наблюдать за бесстрастным лицом и слушать тихий голос, перебирающий цифры.
Спустя минуту вообще начинает казаться, словно я его имя вслух и не произносила. Только в мыслях. Там оно звучит, к слову, очень часто. Намного чаще, чем стоило бы. Или хотелось бы мне самой.
– Маркус, – не выдерживаю в итоге, шагнув ещё ближе.
Брюнет замирает. Складывается впечатление: не дышит даже. Только ресницы подрагивают едва заметно. Могу видеть это, потому что подошла к нему слишком близко. И никак не могу перестать смотреть в его лицо.
– Тебе не стоило ждать моего возвращения, – наконец, следует приглушённо от Грина. – И сюда приходить тоже не следовало.
Мне требуется самая долгая в моей жизни секунда, чтобы побороть порыв исправить обозначенную оплошность, отправившись обратно в спальню.
– Но я здесь, – отзываюсь как можно ровнее.
Однако в голосе всё равно проскальзывает заметная дрожь.
Хотя с чего бы это мои нервишки вновь начали пошаливать?
– И уходить, похоже, не собираешься, – отпускает замечание мой собеседник с усталой улыбкой и поднимается со скамьи. – Не спится? – дополняет с деланой заинтересованностью.
На меня он больше не смотрит. Берёт полотенце, висящее на ручке беговой дорожки, и вытирает лицо, повернувшись ко мне спиной.
– Не спится, – повторяю за ним, а через короткую паузу решаюсь озвучить и источник оного: – Случившееся вчера утром никак не выходит из головы.
Ещё хочется добавить к этому заверения о том, что я не причастна к аварии и поджогу, но то остаётся при мне. До лучших времён. К тому же вряд ли англичанин поверит, так что и стараться убеждать его нет никакого смысла.
– Это почему же? – удивлённо вскидывает бровь, обернувшись. – Пытались убить не тебя, а меня, так что лично тебе беспокоиться не о чем. Вряд ли такое снова может повториться, – умолкает ненадолго, выдержав показательную паузу, а после добавляет, выделяя ледяной интонацией: – С тобой…
В ультрамариновом взоре светится неприкрытая насмешка. И то, чего я так опасаюсь увидеть. Обвинение.
Или это всего лишь игра моего воображения?
Если бы…
Меня будто насмерть к месту привинчивает этим хищным магнетизмом, с которым Маркус Грин смотрит, подобно безжалостному кровожадному хищнику, готовому прямо здесь и сейчас сожрать свою жертву, загнанную в угол.
– Не знаю, какие выводы ты сделал, но я точно не имею к этому никакого отношения, – срывается с моих уст, пока невольно отступаю на шаг назад.
И ведь не собиралась же оправдываться!
– Выводы? – переспрашивает Маркус, а его губы кривятся в жестокой ухмылке. – К чёрту выводы, – отбрасывает полотенце прямо на пол и сокращает дистанцию между нами в один быстрый шаг. – И разговоры тоже к чёрту, – снижает тональность до едва уловимого полушёпота и вместе с тем обхватывает за талию, довольно грубо прижимая к себе. – Я устал разговаривать.
Моих губ касается чужое дыхание. Обжигающее, вынуждающее чувствовать, как по телу словно микроразряды тока пускают.
Странное ощущение…
– И чего же тогда ты хочешь? – интересуюсь, не слыша собственного голоса.
То ли говорю совсем тихо, то ли просто моё сердце бьётся чересчур громко, пока я неотрывно смотрю в тёмные глаза, внутри которых до сих пор вижу неуёмный звериный голод.
– Сейчас узнаешь…
Не успеваю осмыслить всю полноту прозвучавшего обещания. Маркус шагает в сторону, увлекая меня следом за собой. Не так уж и далеко мы отходим. Он подхватывает строп-ленту с цепью для силовых тренировок и перекидывает её через металлическую перекладину над нашими головами. Отстраняется совсем немного и скручивает со своих рук бинтовку, которую после аккуратно наматывает на мои запястья.
– Если тебе что-то не понравится, не стесняйся сопротивляться, цветочек, – предвкушающе проговаривает Грин.
Отчего-то кажется, будто бы это совсем не разрешение. Скорее, пожелание.
Ничего не говорю на это.
Просто потому, что не могу подобрать правильных слов.
Вскоре мои руки подняты, а поверх бинтовки ложатся цепи.
Сначала левая рука, потом правая…
Следует глухой щелчок карабинов, фиксирующий захват металла. И ещё один. Пульт срабатывает и поднимает гимнастический турник выше, оставляя возможность дотягиваться до пола лишь кончиками пальцев ног.
Я прикрываю глаза и пытаюсь дышать как можно ровнее, чтобы оставаться спокойной. Жаль, последнее удаётся совсем паршиво.
Проблема в том, что широкие ладони Маркуса скользят по бархату платья, очерчивая линию груди, а я вновь чувствую на своих губах чужое дыхание. Прикосновения нежные, но вместе с тем настойчивые. Ещё не касаются моей кожи – только ткани, но я всё равно ощущаю жар, исходящий от них. И помню прекрасно, что могут сделать со мной эти руки.
Только от одной мысли о подобном сердце начинает биться быстрее и ещё громче, а по венам расходится странное тепло… предвкушения? Наверное, на самом деле было бы так, вот только… Маркус знает, где проходит граница дозволенного во всём, что будет после. А я – нет.