Черная тропа

Ты помнишь, как это было?

Ребекка Мартинссон увидела своего друга, лежащего мертвым на земле в Пойккиярви. И мир рухнул. Им пришлось держать ее, чтобы женщина не ушла в реку.

Это третья книга.

Наступили последние времена.

Смотрите, он летит в облаках, и каждый должен увидеть его.

Наступил последний час.

Настало время огненно-красной лошади. Она прилетит с длинным мечом, чтобы люди могли перерезать друг друга.

Я здесь! Они держат меня за руки! Они не слушают! В невежестве своем отказываются они обратить свои глаза к небу, которое открывается над ними.

Настало время коня бледного.

Он роет землю своими острыми копытами и выбивает землю из ее орбиты.

И вот, произошло великое землетрясение, и земля стала черна как власяница, и луна сделалась как кровь.

А я осталась. Нас здесь много — тех, кого оставили. Мы падаем на колени, отправляясь во тьму, и опорожняем наши животы от страха. Нас несет к озеру из горящей серы — это вторая смерть. Осталось лишь несколько минут. Хватайся за первого попавшегося. Крепко держись за ближнего своего.

Я слышу голос семи гроз. Наконец мне ясны слова.

Он говорит, что время вышло.

Но здесь никто не слушает!

Одного из санитаров (при мне находится санитар, уже одно это чего стоит!) зовут Юхан. Или Юнас? Или Йонни? Он выводит меня на прогулку. Мне не разрешают ходить одной. Мы ходим недалеко. Однако я невероятно устаю. Наверное, Юхан видит это, когда мы идем обратно. Делает вид, что ничего не замечает. Все время говорит. Это хорошо, потому что тем самым он избавляет меня от необходимости говорить.

Юхан рассказывает о матче под названием «Разборки в джунглях» за звание чемпиона между Мухаммедом Али и Джорджем Форманом в Заире в 1974 году.

— Али так досталось тогда! Он просто стоял на месте и давал Форману его бить. А Форман — тот был суров. Они ведь супертяжеловесы, и хотя сейчас уже все об этом забыли, но перед началом матча многие волновались за Али. Боялись, что Форман забьет его до смерти. А в результате Али стоял неподвижно, как камень. Семь раундов его били по морде. Это была психическая атака. А в седьмом он прислонился к плечу Формана и прошептал ему в ухо: «И это все, на что ты способен, Джордж?» Вот так-то! А в восьмом раунде Форман едва успевал обороняться и допустил ошибку. Правая рука Али описывает полукруг в воздухе и — хрясь! Форман падает, как спиленное дерево. Победа!

Я иду молча. Отмечаю, что начинает пахнуть осенью. А санитар болтает что-то про «Разборки в джунглях» [1] или же начинает беседовать со мной о Второй мировой войне (можно ли со мной о таком разговаривать? Разве я не слишком чувствительна, не слишком ранима? Что скажет главный врач, если узнает?)

— Японцы — они настоящие вояки. Представляешь, когда у летчиков-истребителей кончалось горючее где-нибудь посреди Тихого океана и они видели в пределах досягаемости американский корабль, то направляли самолет прямо туда. Бух! Или элегантно совершали посадку на брюхо прямо в океан — просто чтобы показать, какие они великолепные пилоты. И потом, приземлившись и оставшись в живых, они прыгали в воду и вонзали в себя мечи. Никогда не сдавались врагу живыми. То же самое при битве за Гуадалканал. Они толпой бросились с кручи, когда поняли, что окружены. Американцы стояли там со своими мегафонами и предлагали им сдаться.

Когда мы возвращаемся в отделение, я вдруг начинаю бояться, что Юхан спросит меня, понравилась ли прогулка. Спросит, что я думаю. Хочу ли завтра снова пойти погулять.

Я не в состоянии ответить «да» и «с удовольствием». Это чувство знакомо мне с детства. Так бывало у меня с добрыми тетушками в деревне, когда они угощали меня мороженым или лимонадом. И всегда спрашивали потом: «Ну как, вкусно?» Хотя ведь и сами могли догадаться. Ибо ты сидел за столом, в торжественном молчании поглощая лакомство. Но им нужно было что-то от тебя получить. Какое-то вознаграждение. «Да», а еще лучше «спасибо» — из уст бедной девочки, у которой помешанная мамаша. Сейчас я ничего не могу дать. Ни слова. Ни звука. Если он меня спросит, я отвечу «нет». Хотя так приятно было подышать воздухом. В отделении пахнет потом, лекарствами, табачным дымом, грязью, больницей и средством для дезинфекции линолеума.

Но Юхан не спрашивает и на следующий день снова ведет меня на прогулку.

Главный врач спрашивает меня, как я себя чувствую. Я отвечаю: «хорошо». Он молчит и смотрит на меня. Чуть заметно улыбается. Проявляет эмпатию. Он умеет молчать сколь угодно долго. В этом деле доктор настоящий мастер. Молчание не раздражает его. В конце концов я говорю: «Достаточно хорошо». Это правильный ответ. Врач кивает.

Мне нельзя больше оставаться здесь. Я и так слишком долго занимала койко-место. Есть женщины, которым оно куда нужнее. Такие, которые поджигают на себе волосы. Такие, которые, едва попав в отделение, разбивают зеркало в туалете и проглатывают осколки, так что их приходится срочно везти в реанимацию. Я могу говорить, отвечать на вопросы, вставать по утрам и чистить зубы.

Я ненавижу его за то, что он не заставляет меня остаться здесь навсегда. За то, что он не Господь Бог.

Потом я сижу в поезде, который едет на север. Пейзаж проносится мимо быстро сменяющимися картинами. Поначалу — большие лиственные деревья в красных и желтых тонах. Осеннее солнце, множество домов. В каждом из них живут люди. Худо-бедно выживают.

После озера Бастютреск — только снег. И наконец — лес, лес, лес. Я еду домой. Березы съежились от холода, стоят на фоне белого снега тоненькие и черные.