Черная вдова

Мариковский Павел Иустинович

Возле большого кустика курчавки ветвистоусые комарики — любители сумерек — собрались роем, завели песенку. Пролетела в воздухе летучая мышь. Над кустиками гребенщика закрутился в воздухе козодой. Над берегом озера, быстро размахивая крыльями, промчалась болотная сова. Далеко зычным голосом прокричала одинокая чомга.

Пустыня, фиолетовое озеро, красные горы, розовые тростники, холодное, будто умирающее, солнце — все было необыкновенным. Надо бы посмотреть на солнце. Но от беглого взгляда через прищуренные веки, в глазах замелькали красные пятна. Через ткань сачка тоже ничего не увидеть. Были бы спички, можно закоптить стекла очков, но их нет под руками.

Чувство

тревоги еще больше овладевает нами, а тут еще наша собака села рядом, прижалась, слегка заскулила. Но надо искать малютку-многоножку и, если сейчас ее упустить, быть может, уже никогда не удастся с нею встретиться. Сколько раз так бывало. Ее же нет, как назло!

Неожиданно я вспоминаю о фотопленке, перематываю ее в фотоаппарате в кассету, отрезаю свободный кончик, подношу к глазам и вместо солнца вижу узкий багрово-красный серп. Солнечное затмение!.. Как мы об этом забыли! Ведь о нем писалось в газетах!..

Серп солнца медленно утолщается. Светлеет. Поглядывая на небо, на почерневшее озеро, на темную пустыню, мы стараемся не прекращать поиски. Наконец под одним кустиком сразу наловили пятнадцать крошечных многоножек и, счастливые, бредем к биваку.

Потом оказалось, что шиповатая крошка представляет собою действительно редкую находку для науки. Близкая к ней многоножка до сего времени известна только в Северной Африке.

Рассматривая ее причудливое тело, я невольно вспоминаю неожиданное солнечное затмение, потемневшее озеро Балхаш и притихшую сумеречную, изнуренную засухой пустыню.

Лужа на такыре

До горизонта тянется ровная пустыня, покрытая бесконечными реденькими кустиками саксаула да сухой серой солянкой-кеурек. Взлетит чернобрюхий рябок и унесется вдаль или сядет тут же, рядом, семеня совсем крохотными коротенькими ножками, и, переваливаясь с боку на бок, оглядываясь на машину, отбежит в сторону. Где-то здесь его гнездо. Впрочем, гнезда нет никакого, даже ямки нет, прямо на земле лежат зеленовато-охристые яички, украшенные многочисленными пестринками. Иногда в том месте, откуда взлетела птица, старательно прижимаются к земле два сереньких птенчика. Испуганные нашим вниманием, они молча, как и родители, семеня коротенькими ножками, убегают и прячутся в ближайший кустик.

На кустах важно восседают ящерицы-агамы в самых необыкновенных и причудливых позах, строго следят за своей территорией. Если появился соперник, дают бой, если самка — принимаются за ухаживание. Долгое выжидание на наблюдательном посту действует на ящерицу отупляюще. Подойдешь к ней, и она, не мигая, уставится на незнакомца. Тронешь слегка палочкой по голове, шевельнется, посинеет, покраснеет, все цвета побежалости охлаждаемого раскаленного металла заскользят по ее телу и потухнут.

Всюду летают златки-юлодии, медлительные, вялые. Плюхнутся на ветку саксаула и сразу принимаются грызть зелень.

И снова ровная пустыня, облитая щедрыми лучами солнца, и редкие кустики саксаула. Иногда на горизонте появляются белые столбы смерчей, чаще два рядом. Они растут все выше и выше, то сузятся, то потолстеют, вдруг опадут и станут гигантским грибом, то вновь завьются кверху. Упадет на смерч тень от редкого облака, и он, такой золотистый, станет темным, как дым пожарища.

Рядом с дорогой — глубокая ложбинка между барханами и в ней густая, изумрудного цвета, зелень, фиолетовые цветы. Посредине ложбинки блестит глина, остаток от озерка. Сейчас на мокрой глине уже нет воды. Но рядом еще крутятся саксауловые

воробьи, прилетают желчные овсянки, грациозные горлинки, каменки-плясуньи. Воды нет, но не беда! Погрузив клюв в жидкую глину, они высасывают влагу. Нежными и короткими трелями переговариваются сверчки, которые добрались сюда, в этот крохотный оазис, через просторы жаркой и сухой пустыни. Что же будет через день-два, когда высохнет глина, потрескается на многоугольники и станет обыкновенным такыром?

На синих цветах гудят пчелы, здесь у них последний приют: скоро и цветы завянут. Почти все пчелы-антофоры, большей частью светлой, так называемой пустынной, окраски, сильные, энергичные, торопливые. Подлетает оса-аммофила с оранжевым брюшком и отливающей серебром грудью. Появляются большие осы-бембексы. Крутятся и мухи.

Я разглядываю эту многоликую компанию насекомых. Их жизнь зависит от крохотных фиолетовых цветов, вокруг на многие десятки километров суши жара, на равнине саксаул да белые такыры.

Насмотрелся на зеленый уголок, пора и в обратный путь. К тому же незачем мешать страдающим от жажды птицам. Осталось только подойти к мокрой глине, взглянуть на нее на всякий случай. Вся ее поверхность пестрит коричневыми полосками. Внимательно приглядываюсь к ним. Две черные точечки, будто глаза, от них в стороны протянуты членистые усики, а возле — что-то трепещет, будто в щелочке пульсирует множество ножек, прогоняет мимо жидкую взвесь глины. Первый раз в жизни вижу такое! Членистые усики — значит, незнакомцы принадлежат к типу членистоногих царства животных. Скорее всего, это рачки. Осторожно пинцетом поддеваю одного и вижу аккуратную двустворчатую ракушку, точно такую же, как у двустворчатых моллюсков. Ракушечка тотчас же захлопнулась, спрятала в свой домик все ножки и усики. На поверхности ракушки видны кольца. Усиленно вспоминаю зоологию беспозвоночных. Да это ракушковое ракообразное! Большей частью они очень мелки, около одного миллиметра, но известны и великаны, размером с сантиметр. Всего зарегистрировано около одной тысячи видов. Они встречаются как в морях, так и в пресных водах и ведут придонный образ жизни, питаясь главным образом животными и растительными остатками. Наш рачок тоже великан, около половины сантиметра длиной.

Рачки лежат в жидкой глине створками кверху, усики распластали по поверхности воды. Благодаря усикам и поверхностному натяжению воды, рачки не тонут. Створки ракушки раскрыты, многочисленные ножки гонят воду и жидкую глину мимо рта, и все, что попадается съедобное, — инфузории, бактерии, органические остатки — есть добыча.

В пустыне, в пересыхающих водоемах, ракушка выручает рачка. Исчезнет лужица, рачок крепко-накрепко сомкнет створки и запрет свой домик, замрет хоть на несколько лет до счастливых времен, до живительных дождей.

Какие только формы не принимает в пустыне жизнь!

Живое ископаемое

С северного берега Балхаша, далеко над ровным горизонтом опаленной зноем пустыни, виднеется голубой конус. Это гранитная гора Бектауата высотой около 1200 метров над уровнем моря. О ней я много слышал как об интересном месте, но, путешествуя вдоль Балхаша, все как-то не находил времени побывать там. И вот, наконец, машина мчит нас по обширной всхолмленной равнине. Она покрыта розовым гравием, поросла карликовыми кустарничками боялыча да низкорослым, засохшим от жаркого солнца ковылем. От города Балхаша гора всего лишь в семидесяти километрах, и мимо нее идет на Караганду асфальтовое шоссе.