Черная вдова
Шрифт:
Дин-Мухамед отвернулся от Бахтиара, победно взглянул на отца и Бейбарса. Видали? Вот я какой. Любуйтесь.
– Заяц хвастает, пока лисы нет, – пробормотал Бахтиар.
– Выпей, друг, – кивнул на кувшин румяный Бейбарс. – Вино – утешение из утешений. Как для неудачливых полководцев, – помедлив, он закончил с тонкой усмешкой: – так и для обманутых мужей.
Кипчаки расхохотались. Ох, Бейбарс! Озорной Бейбарс. Веселый Бейбарс, остроумный. Язык у него – как меч удальца из рода канглы. Разит насквозь.
Бахтиар посмотрел Бейбарсу в глаза. Плохие глаза. Грязные. Ургенчский пес! Видать, не за праведную жизнь прогнал тебя из столицы шах Мухамед.
– Выходит, – угрюмо сказал Бахтиар, – вы все – никчемные вояки, да к тому же у вас – беспутные жены. Нет? Отчего ж вы с утра схватились за чаши?
Фьють!
Онемели канглы.
Очумели канглы.
Захлопнулись.
Пока Бейбарс и Дин-Мухамед переглядывались, лихорадочно прикидывая, как похлеще да поехидней ответить несносному сарту, тугодум Нур-Саид думал, думал – и додумался все-таки до неглупой мысли: эти словопрения не приведут к добру. Нет, не приведут.
Эмир покачал головой. Нехорошо! Где-то война. Кровь, видишь ты, льется. А в палатке правителя – пир. И ладно б, коль в одиночку напился эмир – нет. Он и сына – эх! – впутал по слабости в грех. Слыханное ли дело, чтоб сын и отец вместе бражничали? Никуда не годится. Хотя в походе… и можно вроде? Чего не бывает в походе. Ай, нельзя! Не к лицу мусульманину пьянство. Ни в походе, ни дома. Запрещено. Что люди скажут?
Добро бы бузу безобидную тянули – нет, вино зловредное хлестали. И подбил же вчера шайтан заложить через край в кругу седых богатырей. Проснулся – затылок болит, не до чинностей всяких. Скорей бы голову поправить. То же Дин-Мухамед и Бейбарс. Где уж тут стеснение, уважение к старшему, когда череп раскалывается. Вот и схватились за чаши чуть свет. С вечера с дружками упились, утром к эмиру заявились, в сотрапезники навязались.
И вдруг – Бахтиар. Неловкость.
Зря они нападают на Бахтиара. Пусть и дерзок сегодня не в меру – все же о деле печется. А дерзок, должно быть, оттого, что утомился. Много ночей не спал. Ранен. Понятно, и ему не до тонкостей разных.
– Хватит спорить, – одернул правитель задиристую молодежь. – Перепела вы бойцовые, что ли? Оставьте дурные шутки. На битву едем или на свадьбу? Расходись. Ну… выпейте еще по чаше, ладно, и убирайтесь. Выспимся всласть, отдохнем, а завтра – на коней.
– Куда? – Бахтиар вскинул руку. – Погодите! Кто ложится спать с утра? Не время сейчас отдыхать.
– Настоящий мужчина изволит днем почивать, – улыбнулся Бейбарс. – Ночь он проводит в утехах с чужой женой.
– Первый раз слышишь? – зевнул Дин-Мухамед. – Олух. Теленок безрогий.
Черт! Эти вздорные люди даже не подозревают, что их ждет. Неужели они не чувствуют, что над их плоскими лбами занесен отточенный топор?
Ладно б, если вчера началась война и Туран еще не изведал всю силу ярости татарской. Но война-то год уже длится! Уж после того-то, как пришельцы Бухару захватили, Самарканд разорили, города по Сейхуну разграбили, пора догадаться, что монголы не петь да плясать сюда явились. Не в гости с дарами приехали. Не ради приятной беседы за чашкой бузы к Нур-Саиду пожаловали.
Но пень остается пнем – хоть молитве учи, хоть кувалдой сплеча по нему стучи.
Или все понимают, хитрые дьяволы, только виду не подают? Только морочат Бахтиара, и впрямь за юнца, за глупца, за труса считая? Может,
– О-ох! Очи слипаются, – пожаловался Нур-Саид.
Нет. Не дождешься от них просветления. Упрямы. Спесивы. Ленивы. Им бы лишь брюхо набить да спать завалиться. И непременно с чужой женой. Тьфу! По месяцу, по два не моются, скоты, овчиной насквозь пропахли, а туда же… в чужую постель норовят залезть.
И этих людей Бахтиар, стыдно сказать, считал когда-то чуть ли не святыми. Жили они высоко, не жили – нежились, парили, точно пери с золотыми перьями, в мире, недоступном кузнецу. Однажды – пятнадцать было ему – он зло поспорил с приятелем. Эмир и мулла, полагал Бахтиар, в отличие от прочих, не оскверняются пищей. Уста у них – для того, чтоб молиться да темных крестьян поучать. А приятель, зловредный насмешник, доказывал: ерунда, знать, как и все, пьет и ест. Вот негодяй! Пришлось отлупить святотатца.
Очень удивился Бахтиар, когда другие подтвердили правду. Нет, чумазый не перестал уважать сановитых. Наоборот, возлюбил еще пуще. Хвала человеку, который, будучи таким, как все – с одной головой, двумя руками и ногами, сумел, тем не менее, поставить себя над многими. У молотобойца и хозяев дворца – одна природа? Хорошо. Значит, он тоже может достичь лазурных высот.
Как жир на вертеле, – вспомнить противно, – шипел Бахтиар от зависти к беспечным юнцам княжьих кровей. Даже тогда, когда навсегда бросил дымную кузницу, в люди вылез, сделался личностью, известной в Айхане. Их блеску завидовал, чинности, важности, смелости. Особой вельможной осанке. Улыбкам презрительным, речам снисходительным. Пьют и едят, как все? Чепуха! Пить-то пьют, есть-то едят, но вовсе не так, как все. Получше.
Носился с мечтой – завязать с ними узел свойства. Сбылось. Породнились быстрый джейран да сонный баран. И как он раньше не замечал их убожества, их ничтожества? Замечал, наверное, да осмыслить не мог – ума не хватало. Только в душе становилось все сумрачнее, накапливалось злое, тяжелое. Спасибо татарину – так хватил булавой по голове, что из нее сразу вылетела дурь. Глаза раскрылись, видеть научились.
– Смейтесь, – тихо сказал Бахтиар. – Издевайтесь. Браните меня. Поносите меня. Плюйте в глаза! Я… стерплю. Стерплю, перенесу, выдержу! Слышите! Но ради аллаха, – Бахтиар протянул руки к удивленно примолкшим канглы, – ради аллаха, имя которого вы не устаете произносить, быстрей седлайте коней! Умоляю вас! Заклинаю вас. На коленях прошу – бросьте все, седлайте коней. Скачите к Тимур-Мелику. Летите к Тимур-Мелику. Слышите? Он ждет не дождется в болотах. Глаза проглядел. Соединитесь с ним. Друг без друга вам не осилить врага. Часть татар прорвалась к Джейхуну [3] – отрежьте, ударьте в спину. Уничтожите передовых – те, что прут с Янгикента, сразу замрут на месте. Навалитесь на них слитной мощью – подадутся назад. Перебьетесь день, перебьетесь два, а там подоспеют войска из Ургенча. Пропало немало, но не все ведь пропало. Утеряно многое, но многое и осталось. В наших силах отбросить татар. Спешите! Пыль и грязь у ваших ног я целую – спешите. Иначе будет плохо. Слышите? Очень плохо будет Айхану.
3
[2]Джейхун – старое название Аму-Дарьи.